Главный герой этой трилогии посвятил свою жизнь борьбе за свободу - сначала за свою личную свободу, а затем за свободу своей страны с неведомым захватчиком.
Содержание:
Книга 1. Аноме. 1
Книга 2. Бравая вольница. 41
Книга 3. Асутры. 83
Примечания 121
Джек Вэнс. Дердейн.
Книга 1. Аноме.
Глава 1
В возрасте девяти лет Мур слышал, как гость его матери, расшумевшийся в хижине отдыха, в шутку клялся именем Человека Без Лица. Позже, когда гость ушел своей дорогой, Мур обратился к матери с вопросом: "Человек Без Лица - он есть, на самом деле?"
"Еще как есть!" - отозвалась Эатре.
Мур поразмышлял немного и снова спросил: "Как он дышит - без лица? Как он ест, говорит?"
"Справляется как-нибудь", - Эатре всегда говорила тихо и спокойно.
"Интересно было бы посмотреть", - сказал Мур.
"Само собой".
"Ты его видела когда-нибудь?"
Эатре покачала головой: "Человек Без Лица не вмешивается в дела хилитов, так что и тебе незачем о нем беспокоиться". Помолчав, она задумчиво добавила: "Так уж повелось - к добру или не к добру".
Ребенок худой и угрюмый, Мур нахмурил черные брови, унаследованные от неизвестного кровного отца: "Почему так повелось? Почему к добру или не к добру?"
"До чего настырный уродился - все тебе нужно знать!" - добродушно заявила Эатре. Губы ее покривились - давал о себе знать "чусейн" . Но она объяснила: "Тех, кто нарушает закон хилитов, экклезиархи наказывают по-своему. Только если нарушитель бежит в другой кантон, его находит Человек Без Лица - и беглец теряет голову". Подняв руку, Эатре почти прикоснулась к ошейнику бессознательным жестом, общим для всех обитателей Шанта: "Тем, кто блюдет закон хилитов, потеря головы не грозит. Это к добру. Но тогда они сами становятся хилитами - а это уже не к добру".
Мур больше не задавал вопросов. От замечаний матери веяло крамолой. Если бы их услышал духовный отец, ей, по меньшей мере, объявили бы строгий выговор. Эатре могли перевести на работу в сыромятню, а тогда привычному прозябанию Мура пришел бы конец. Ему и так оставалось жить "на материнском молоке" (по выражению хилитов) всего три-четыре года... В хижину зашел очередной путник. Эатре надела венок из цветов, налила бокал вина.
Мур вышел посидеть на обочине по другую сторону Аллеи, в тени высоких рододендронов. Он знал, что обязан существованием кому-то из гостей-прохожих - такова первородная вина. Ему надлежало стать чистым отроком, искупив первородную вину. Мур никак не мог уяснить таинственный процесс появления и искупления вины. Эатре родила четырех детей. Шестнадцатилетняя Деламбре уже обслуживала коттедж на западном конце Аллеи. Второй ребенок, Блинк, на три года старше Мура, недавно облачился в белую рясу чистого отрока и был наречен Шальресом Гаргаметом в честь хилитского аскета и подвижника Шальреса, просидевшего всю жизнь и испустившего дух в ветвях священного дуба, что в шести километрах вверх по долине Сумрачной реки, а также в память Бастина Гаргамета, кожевенных дел мастера, обнаружившего во время копчения шкур ахульфов литургические свойства гальги. Четвертого ребенка, появившегося на свет через два года после Мура, объявили дефективным и утопили в отстойнике сыромятни - врожденные недостатки детей считались следствием чрезмерной сексуальной изобретательности матери, в связи с чем Эатре порицали как виновницу происшедшего.
Мур сидел под рододендронами, рисуя узоры в белой пыли и критически разглядывая проезжих и прохожих - меркантилиста в запряженной парой быстроходцев двуколке, арендованной на станции воздушной дороги кантона Шемюс, трех молодых бродяг, батраков с зеленовато-коричневыми вертикальными полосками на ошейниках.
Мур нехотя поднялся на ноги. Порученные ему деревья-волокницы требовали частого ухода - если нити недостаточно натягивались бобинами, шелковистое волокно становилось узловатым, грубым... Мимо проезжала пароходная подвода, груженая разделанными бревнами дорогого черного дерева. Позабыв о волокницах, Мур догнал подводу и прокатился, повиснув на торчащем из кузова бревне, до моста через Сумрачную реку, где он соскочил на землю. Подвода, громыхая, покатилась вдаль по пустынной восточной дороге. Какое-то время Мур стоял у моста и бросал голыши в Сумрачную реку. Чуть выше по течению крутилось большое водяное колесо - привод жерновов, измельчавших дубильные орехи, квасцы, всевозможные травы, корни и химикаты для кожевенного завода.
Мур поплелся назад по Аллее Рододендронов. Когда он вернулся домой, гостя уже не было. Эатре поставила на стол миску с супом, отрезала ломоть хлеба. Пока Мур ел, он задал вопрос, тяготивший его с раннего утра: "Шальрес похож на духовного отца, а я - нет. Странно, правда?"
Эатре замерла в ожидании воспоминания, всплывавшего из глубины сознания - чудесный стихийный процесс! Так цветут деревья, так сочится упавший на землю спелый плод.
"Никто из хилитов - не говоря уже о Великом Муже Оссо - не состоит в кровном родстве ни с тобой, ни с Шальресом. Они не познают женщин во плоти. Кто отец Шальреса, я не знаю. Твой кровный отец - бродячий сочинитель музыки из тех, что странствуют в одиночку. Жаль было с ним расставаться".
"Он больше не приходил?"
"Нет".
"Куда он ушел?"
Эатре покачала головой: "Такие, как Дайстар, нигде не находят места. Он побывал во всех кантонах Шанта".
"Ты не могла с ним уйти?"
"Я в крепостном долгу. Пока он не выплачен, Оссо меня не отпустит".
Мур доедал суп в многозначительном молчании.
Пришла Деламбре, в накидке поверх платья в зеленую и синюю полоску - стройная и серьезная, как Мур, высокая и мягко-сдержанная, как Эатре. Она опустилась на стул: "Уже устала! Приходили три музыканта из табора. С последним было трудно, да и язык у него как с привязи сорвался. Без конца бубнил про каких-то варваров-рогушкоев. Говорит, жуткие пьяницы и развратники. Ты про них слышала?"
"Слышала, - сказала Эатре. - Сегодняшний гость отзывался о них с почтением. По слухам, они ужасно похотливы, лезут ко всем женщинам без разбора и никогда не платят".
"Почему Человек Без Лица не выгонит их из Шанта?" - строго спросил Мур.
"Дикари не носят ошейников, Человек Без Лица им не страшен. В любом случае, их заставили вернуться восвояси. Похоже, набеги кончились".
Эатре заварила чай. Мур взял два ореховых печенья и отправился в сад за хижиной, где его уединение скоро нарушил окрик духовного брата Шальреса.
Мур откликнулся без энтузиазма. Шальрес вприпрыжку спустился по склону холма и встал у ограды, не заходя в сад - чистый отрок боялся осквернения. Долговязый Шальрес - с мелкими, заостренными чертами лица, гримасничавшего в постоянном возбуждении - ничем не походил на Мура. Он часто моргал и морщил нос, глаза его то выпучивались, то прищуривались, бегая из стороны в сторону. Шальрес ухмылялся, корчил рожи, скалил зубы, облизывался, заливался блеющим смехом, когда достаточно было просто усмехнуться, чесал в затылке, дергал себя за мочки ушей и широко размахивал костлявыми, нескладными руками. Мур давно уже дивился полному несоответствию их внешности и характеров. Разве они не братья - дети одной матери, одного духовного отца? В отличие от Мура, Шальрес чем-то напоминал духовного отца, Великого Мужа Оссо - тоже долговязого и худого, как жердь, с болезненно-землистым лицом.
"Пошли, - сказал Шальрес, - ягоды собирать".
"Ягоды? С какой стати я должен собирать ягоды?"
"Потому что я так сказал. Вот, мне выдали освященные перчатки, чтобы не осквернять ягоды женским духом. Смотри, не дыши на ягоды! Дыши в сторону, и все будет в порядке. Что ты жуешь?"
"Ореховое печенье".