Хотя… если нормально подумать… ну его. Не в России. Они вечно плохо кончали. В смысле - царские дети. Да и спросить меня как-то позабыли. Если было кому интересоваться. Я уже не очень верю в некую миссию или высшие силы. Ни в чем они не проявляются. И глас с небес не раздается. Не говоря уже о не слишком удачном подопытном экземпляре. Ни многолетнего умения воевать, ни интриговать не имею в прошлом жизненном опыте. Ну да, пока устроился совсем недурно, но что от того Богу или инопланетянам - тайна для меня глубока. И думать о том уже давно не хочется.
- Его дом, его двор, его страна - все это для нашего короля одно и то же. И он действительно заботится о своем народе. В королевских доменах крестьянам живется много легче, чем у помещиков. В городах ремесленники получают льготы. Король даже прямо запретил продавать шерсть и другие необработанные товары за границу. Только ткань и изделия!
Очень хотелось спросить, чего она тогда приехала в дикую Россию, если в ее разлюбезной Пруссии столь замечательно живется. Только оказалось не ко времени.
Издалека донесся топот множества ног, и достаточно скоро помещение заполнилось толпой народу. Ея величество Анна Иоанновна самолично прибыла с проверкой в сопровождении множества высокопоставленных лиц.
При всем старании я половину не успел запомнить даже в лицо. Правда, от меня этого и не требовалось. Малый двор был в основном пятое колесо в телеге. Никакого влияния на политику любого рода - экономическую, внешнюю, внутреннюю - оказать не мог. Придворные замечательно чувствовали направление ветра и зря себя не утруждали. Если Елизавету Петровну просто боялись без веской причины посещать, то Лиза получала лишь поклоны и заверения в искренней преданности. По большей части пустые слова.
Головная часть процессии в сопровождении ощутимо побледневшей гофмейстерины проследовала в покои. Ее императрица позвала почти незаметным жестом, поманив пальцем. Лично меня никто не стал приглашать. В каком-то смысле даже спокойнее. Основную задачу по обеспечению комфорта и изоляции больной выполнил - дальше уже вмешиваться не стоит.
Вот чего они дружно поперлись внутрь? Сами теперь разнесут болезнь. Допустим, кори не боятся, но заразить кого - запросто. Не мог не объяснить Санхец таких вещей. Плевать. Моя должность не медицинская, чтобы кидаться под гусеницы с гранатой в надежде остановить начальство в его вечной дурости. Пусть с последствиями сами разбираются.
- Вы слышали о новом высказывании господина Тредиаковского? - негромко спросил появившийся рядом князь Одоевский после соответствующих приветствий. Насколько мне известно, все его достоинство состоит в наличии деда-боярина и соответственно высокого самомнения. Не может не подколоть при случае мужика из простонародья. Ну почему бы не ответить тем же.
- Это тот, что переводчиком в Академии наук устроился, Иван Васильевич? Еще какой-то фривольный романчик французский на наш язык переложил?
Он на мгновенье от эдакой наглости аж потерял дар речи, токмо глазами хлоп-хлоп. Ожидал, что примусь нечто доказывать, а я вроде в первый раз слышу. Вся образованная Россия - а это означает не очень большое количество народу - недавно получила замечательное поле для обсуждения. Тот самый Тредиаковский, непонятно из каких соображений считающий себя великим поэтом, разразился в ответ на мою статью "О правилах российского стихотворства" бочкой желчи и кучей коричневой субстанции.
Я, честно говоря, не очень удивился. Обязательно кто-нибудь да нашелся бы. Конкуренция среди виршеплетов всегда переходила в открытую ненависть и грязные разборки. С одной стороны - плюнуть и растереть. Пиар есть пиар, черный тоже полезен. Мое имя у всех на слуху. С другой - мало приятного, когда тебя на всех углах поливают. Тем более в моем случае.
Я три месяца старался, писал. Черкал и переделывал. Исправлял и добавлял. Никогда так не старался, даже со статьями об оспе. Там все четко и ясно: факты, сделано, результат, свидетели, количество опытов; проверка и прочее. Расписано по пунктам, включая выводы и предположения. С литературой так не выйдет: каждый мнит себя великим специалистом.
Нам в Спасской школе так прямо и утверждали: должна быть рифма с ударением на предпоследнем слоге (женская). И никак иначе. Но это же дурь реальная! Правило использовать женскую рифму пошло от польского языка и отражает особенности чужого, пусть и славянского, наречия.
В русском языке ударение может падать на любой слог. Поэтому слепо следовать правилам, подходящим для Польши, противоестественно для России. Стихи следует сочинять по природному свойству нашего языка, а не насиловать их, укладывая в прокрустово ложе чужих правил. Даже несколько вариантов рифмованных сочинений привел и указал на необходимость отстаивать чисто русские традиции в говоре и стихосложении. Добавил о важности искать наиболее адекватные способы развития языка, сообразуясь с потребностями эпохи. Что за низкопоклонство, в конце концов! Поменьше высокопарности и заимствований. Где без иностранных слов обойтись нельзя, никаких проблем. Но употреблять без разбору?!.
- Он подробно разбирает ваши вирши, Михаил Васильевич, - разродился желчью князь, - и указывает на недостаточное знание московского говора.
- Мы вроде в Петербурге находимся, - удивился я, постаравшись передать недоумение голосом. - Неужели и здесь нет отличий?
- И все же было бы неплохо ответить, - обернувшись, сказал барон Строганов.
Младший сын того самого солепромышленника Строганова. Не знаю насчет размера состояния, но подозреваю изрядные богатства. А по жизни человек достаточно приятный и умный. Не ведет себя на манер выскочек, пытаясь показать, насколько велик, демонстрируя спесь. Мы с ним очень мило пообщались в дороге, и вовсе не на тему стихов. Про оспу и ее лечение. Очень заинтересовался и готов помочь в дальнейшем продвижении методики. Даже пригласил на свадьбу с Софьей Кирилловной Нарышкиной, вскорости должную состояться. Я не напрашивался - сам позвал. Теперь мучайся с подарком.
- Простите, что вмешиваюсь без приглашения, - воспитанно добавил он.
Оказывается, к нашему милому обмену мнениями по поводу литературы с интересом прислушивались. Вон еще рядом парочка настороженных ушей. Всем любопытно, как стану отбрехиваться от обвинений в излишней простоте слога, отсутствии настоящей книжной учености и вылазящим отсюда попыткам упростить язык. Я ведь сам прямо в статье так и провозгласил: необходимо считаться с изобилием речений на просторах нашей великой страны, убегать старых и неупотребительных выражений, которых народ не разумеет, и не сохранять неизвестно зачем оных, которые в простых разговорах неупотребительны.
Не случайно, ох, не зря прицепился Феофан со своим требованием написать "О пользе книг церковных в русском языке". Вывод из моих слов прямо напрашивается элементарный. Оставить позади старый церковно-славянский и идти дальше, развивая язык на основании его природных свойств и взаимно обогащая диалекты. Фактически так давно и есть, но вслух сие произнести - не очень красиво.
- Зачем? - Я показательно изумился. - Все предельно конкретно сказано. Я даже привел примеры различных рифм. Наш язык обладает неимоверным богатством и красотой. Вовсе не нуждается в разделении на высокий или низкий стиль.
- Слагать вирши на неблагозвучном материале… - ядовито отозвался Одоевский.
Я ему крайне не нравлюсь. Скорее всего, по причине происхождения. Прямо высказываться опасается, а подколками регулярно радует при встречах. Почему-то в России есть лишь высшее и низшее общество. Среднее практически отсутствует. А я как раз посредине и болтаюсь.
- Я надеюсь, будущее нас рассудит.
- А почему бы не сделать проще, Михаил Васильевич?
- Это как?
- Ну возьмите одну тему - и пусть каждый напишет собственным стилем и размером.
Вот не было печали. Устраивать соревнования. Я же не Пушкин, с ходу не сляпаю. Строганов мне помочь хочет, да выходит медвежья услуга.
- А судить кто станет, Сергей Григорьевич? - спросил с ухмылкой. - Вы или князь? Или немца какого позовем для правильного рассуждения и о чистоте, и о красоте русского языка? Нет уж. "Хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспоривай глупца". Пусть бесится, - говорю, почти напрямую обращаясь к князю Одоевскому. Я знаю себе цену.
Гул голосов неожиданно прервался с распахнувшейся дверью. Вся здешняя знать быстренько выстроилась шпалерами вдоль пути и замерла в тревожном ожидании. Широким мужским шагом в зал вступила императрица Анна Иоанновна. За ней устремились и остальные. В общей группе ближних допущенных лиц промелькнул и архиепископ Феофан.
Мой личный духовник. Наверное, столь пламенной и честной исповеди он еще ни разу не удосужился выслушать. Я вывалил святому отцу на голову полный набор смертных грехов. Все так и есть. Гневен, подвержен гордыне, завистлив, ленив, алчен, люблю вкусно поесть и не прочь заняться прелюбодеянием. То есть, проще говоря, бегал по чужим женам. Заполировал еще убийством по неосторожности и долго каялся.
Слез, правда, размазывать не стал, не настолько я плохо ценю Феофана. Его так просто не облапошить. Сам не праведник и с другими людьми самого разного калибра много лет имеет дело. Так что искренность абсолютная, с примерами. Единственное - баб по именам не называл. Он особо и не настаивал. Не из тех, что вечно любят зацепиться за клубничку и посмаковать. Архиепископа даже мой трупешник не заинтересовал. А вот по поводу гордыни и зависти полюбопытствовал. Все же вера в свои великие возможности и желание из грязи в князи пролезть не каждый день открыто проявляются.