Захар Прилепин
О веселых дружбах
Итак, разговор о мужской дружбе. Стадия первая — это, значит, приятели. Ничего снисходительного в этом определении нет. Оно милое, легкомысленное, в нем есть нечто поэтическое. С каким удовольствием я бы приятельствовал с Вертинским. Или с каким-нибудь Пикассо. Но дружить с ними? Упаси Бог.
Случайно встретиться на улице, остановиться на минутку, несколько раз разливисто захохотать его остротам и порадоваться, когда он посмеется тому, как вы прошлись по одному общему знакомцу, редкостному чудаку. Можно выпить по рюмочке вместе, не больше.
Приятельствовать можно с человеком, имеющим радикально другие взгляды на жизнь или, например, на политику. До первой гражданской войны, конечно. Но потом это приятельство всегда будет вспоминаться нежно, в минорных тонах. «Ах, как когда-то мы хорошо прогулялись с Набоковым!» — «Который писатель?» — «Что вы, что вы, нет… С его отцом!»
Вторая стадия дружбы, естественно, собутыльник. В этом определении, если вы не алкоголик, а нормальный, как все мы, человек, тем более нет ничего предосудительного. Это еще более поэтическое определение, но с выходом в ту стадию, когда поэзия жизни становится ее классической прозой. Собутыльник в моем искреннем понимании — это и есть самый настоящий друг. Потом, естественно, кто-то из собутыльников завязывает, и пьет уже один, а второй радуется за него. Потом завязывают оба, но что это меняет, они — собутыльники.
Человека, с которым нравится выпивать, найти не так просто, как кажется. Один раз можно выпить с любым дураком, а на третий раз уже будешь выбирать. Того, которого не повлечет от вашей прекрасной компании к девкам. Того, который впишется, если кто-то из вас оказался не прав в общении с ребятами за соседним столом. Того, который доставит вас домой и которого вы точно доставите, потому что он вам дорог. Ну и главное — он не пошляк! Он понимает, слышит, слушает, разговаривает на полутонах, то есть он ироничен, разумен, точен в жестах, а еще он не жаден, мужественен и не парит вам мозг бесконечным пересказом армейских баек или прочей настырной похвальбой; мы и сами можем многое рассказать, не надо нам затирать тут. Собутыльник — это как хороший партнер в поединке, не важно, что у вас, боксерские перчатки на руках или теннисная ракетка. Он держит вас в тонусе, и сам он в тонусе.
Самый правильный собутыльник — это которого ты зазвал домой ночевать, не важно, дома жена или нет, и тут самое главное: а утром ты проснулся и рад, что он с вами, и даже — это вообще высший пилотаж! — жена ему рада, вон пошла блины жарить. У меня есть такие.
Воспоминания о подобных пьянках, вечерах, ночах, пробуждениях — они хранятся в моей памяти, в соседних ящичках, наряду с воспоминаниями о детстве, о влюбленности, о красивой музыке, слышанной когда-то. Какое счастье было б у меня, если б мне выпала судьба быть собутыльником Хэма. Или Кайдановского. Но дружить с ними изо дня в день? Да упаси Бог.
Помню вот навсегда: пьянствовали целые сутки с Гансом, есть такой музыкант. У меня в тот раз никого дома не было вообще, так что тем более надо было и ночевать вместе. До четырех утра проговорили за музыку, язычество (почему-то помню, что язычество — зачем? к чему?), про удачи и неудачи, про счастье, про будущее (оно казалось великим, и это ощущение наполовину уже сбылось). Потом встали часов в 11 утра, и у меня не оказалось зубной пасты. Он говорит: я не могу без зубной пасты, иди к соседям, пусть они тебе на палец выдавят зубной пасты. Я говорю: и что, потом мне тебе зубы чистить пальцем? Смешно было. Выпили коньяка, вместо того чтоб зубы почистить, и такое солнце было в груди, на целую жизнь вперед. Ничего особенного вроде, а 20 лет прошло — и помню. И, как вспомню, улыбнусь. Вот ведь какая жизнь настала, можно, как в романах Дюма, говорить: 20 лет спустя. А мы все такие же молодые. Не то что Боярский.
Но наивысшая стадия мужской дружбы — это когда вы сначала приятели, потом собутыльники, а следом — соратники. Потому что, серьезно говоря, нет никакой мужской дружбы, если у вас нет общего дела. Если нет дела, то это пустая трата времени, а не дружба. Если есть, имеет смысл продолжить наш разговор. Вы вместе взламываете компьютерные системы. Сочиняете музыку. Запускаете спутник в космос. Делаете революцию. Да что угодно. Главное, оттянуть тот момент, когда оба вы заработаете первый миллион. Тут очень часто начинаются проблемы. Глупые мужчины постоянно говорят о женской жадности, но, право слово, миллион куда проще со своей женщиной разделить, чем с компаньоном. Я, впрочем, не делил, но по новейшей истории нашей страны догадываюсь, как это бывает. Зато все, что предшествует миллиону, — это радость, страсть. Это и запоминается так же, как страсть к женщине, даже как любовь. Это когда друг больше, чем брат.
У меня есть друг Илья, он революционер. У меня есть друг Сергей, он писатель. Мы такое еще замутим здесь. Или не замутим. Но ужасно постараемся. И не имеет значения, чем все это закончилось или закончится, — ведь было же счастье, был бешеный драйв, было дело, и мы его сделали. Желательно, конечно, чтоб оно было больше, чем на миллион, а вровень — с честью, с настоящей славой, с Родиной, черт возьми.
В общем, и тут все, как с женщиной, — какая разница, к чему все пришло, когда такие дети получились в итоге. И если не обнаруживается великого совместного дела, которое не вытянешь в одиночку, помните тогда наверняка: лучший и самый надежный друг мужчины — его жена. Я вовсе не хочу никого обидеть, я просто так думаю; я это видел. Чем дольше прожили — тем больший она друг.
У меня был отец. И было у меня два деда. Дом отца, дом деда по матери, дом деда по отцу всегда были полны гостей, и гости обнимали моего отца и моих дедов, и восхищались ими. Но не было у дедов моих огромного дела. Они в юности навоевались на огромной войне, и тех дел им хватило на полвека вперед. А отец себе огромного дела не нашел и от этого умер.
И деды потом умерли. И сразу после похорон разошлись и пропали навсегда все их друзья. У отца, да, остался один, и, верю, еще один его помнит. А больше никого я из закадычных друзей — ах, сколько их было! — своих родных мужиков на их могилах не встречал. Ни разу.
Мать недавно нашла одного, вызвонила по телефону в другом городе: «Я жена Николая Семеновича Прилепина — помнишь, как дружили?» Тот отвечает: «А что, он умер?» Умер, ну да. Я очень ругал мать за этот звонок. Надеюсь, вы понимаете, почему. Если нет, то и не надо. Она тоже, по-моему, не очень поняла.
Не ждите от мужиков многого, вот что. Ждите дружбы и радости — и получите их. Большего нам никто не обещал. За большим — это к Богу. Впрочем, и от женщины тоже не ждите. Просто повенчали — никуда не денешься, дружим теперь навсегда.
