– Этот человек – варвар!
Такое заявление показалось Дейрдре неожиданным. Она знала Рэтборна как легкомысленного повесу, но никогда не слышала, чтобы он был беспринципным или бесчувственным, если не считать его отношения к женщинам, а столь ничтожный недостаток равные ему по положению были склонны легко прощать.
– На что ты намекаешь?
– Ты должна знать его прозвище!
– Дикарь? Это прозвище, как я понимаю, ему дали французы во время войны, потому что он был для них грозным врагом. И что же?
– Он и есть настоящий дикарь, варвар, и его люди подхватили это прозвище. Я слышал ужасные рассказы о том, как он обращался с людьми, служившими под его началом. От этих рассказов кровь леденеет в жилах. Он ненавидит всех французов, будь то враги или друзья.
– И что это за рассказы? – спросила Дейрдре.
– Не очень приятные, Ди. Ты уверена, что хотела бы их услышать?
– Я не дитя. Расскажи мне!
Арман заговорил голосом, полным ненависти и презрения:
– Он жестоко порол людей за малейшие нарушения правил, раненых оставлял умирать там, где они упали, а их товарищам под страхом смерти запрещал к ним приближаться; а жизнь французов он вообще ни в грош не ставил. Он повесил двоих моих соотечественников. Они были сыновьями эмигрантов, как и я. Он повесил их за то, что они перешли на сторону французов. Разумеется, он их поймал. Вот видишь, дорогая, моя вражда к этому человеку вполне обоснованна, и дело вовсе не в соперничестве за благосклонность женщины.
Дейрдре в глубине души не особенно верила в то, о чем рассказывал Арман. У нее были свои причины не любить графа. По прошлому опыту общения с ним она знала, что Рэтборн не придерживается условностей, предписываемых моралью, что он и четвертака не дал бы за честь женщины, попавшей ему в руки. В нем было и нечто другое. Она знала его как человека настойчивого и неуклонно стремящегося к своей цели, иногда даже безжалостного. Но жестокости в нем не было.
Конечно, война многих меняет.
– Полагаю, что он хочет найти подходящую жену для продолжения рода, но ты на этот счет не обольщайся, – продолжал Арман. – Я не стал бы терпеть Рэтборна в роли зятя.
– Зятя?
Изумление Дейрдре было неподдельным.
– Гарет Кавано в роли зятя? У меня нет ни малейшего желания приковывать себя к человеку с моралью бродячей кошки. Но не пытайся повернуть разговор в другое русло, Арман! Я отлично знаю, что первопричина вашей распри с Рэтборном вовсе не имеет отношения ни ко мне, ни к его «подвигам» на войне. Это ведь миссис Дьюинтерс, да? Это она стала яблоком раздора. Не так ли?
Арман не пытался отрицать справедливость ее слов. Его лицо смягчилось, а губы растянулись в глуповатой улыбке.
– Подожди, пока не увидишь сама, Ди, – сказал он с нежностью в голосе. – Скоро я возьму тебя в театр «Друри-Лейн», и тогда сможешь судить сама. В ней есть все, чего мужчина мог бы желать от женщины.
Дейрдре плотно сжала губы. Она хотела бы сказать многое, но воздержалась от комментариев, памятуя прошлый опыт.
– Как тебе удается жить на широкую ногу? – спросила она, жестом обводя комнату. – При твоих-то мизерных доходах? Уж конечно, не на них.
– Я получил все это честно.
– Но как?
– Стоит ли спрашивать? Конечно, игрой! Ты же знаешь, мне чертовски везет в азартные игры, – во что бы я ни играл – в кости или карты!
Похоже было, что изумление Дейрдре очень позабавило Армана.
– О, я знаю, дорогая сестрица, что и в подметки тебе не гожусь, – сказал он, – но, к счастью, тебе никогда не разрешат потягаться со мной в клубе, где я завсегдатай. Это позор, не так ли? Но есть определенные правила насчет участия в них женщин – им туда вход заказан.
– Боже мой! – воскликнула с негодованием Дейрдре. – Там, должно быть, полно тупоголовых старцев, и уж в карты ты их всегда обыграешь.