– Если я доживу до его свадьбы, то смогу наконец умереть спокойно! – заявила леди Уиндэм, которая наверняка имела все шансы прожить еще не менее тридцати лет. – Его теперешнее поведение заставляет мое бедное материнское сердце тревожно биться от дурных предчувствий!
Преданность другу-шурину заставила Джорджа смягчить мнения о нем:
– Ну что вы, мадам! Как можно! Да в Ричарде нет ничего дурного, ни в малейшей степени, клянусь честью!
– Он выводит меня из терпения! – сказала Луиза. – Я его очень люблю, но при этом презираю всем сердцем! Да, это так, и мне безразлично, кто может услышать эти мои слова! Его не волнует ничего, кроме узла на галстуке, блеска туфель и нюхательного табака!
– А лошади! – неудачно вспомнил Джордж.
– Ах, еще и лошади! Прекрасно! Не забудем добавить, что он прекрасный жокей! Он победил сэра Джона Лейда в гонке до Брайтона! Вот уж действительно достижение!
– И прекрасно играет в мяч! – смело, но уже тише добавил Джордж.
– Ты, конечно, можешь восхищаться человеком, который постоянно сидит в «Салуне Джексона» и «Кабачке Крибба»! А я – не могу!
– Нет, любовь моя, – сказал Джордж. – Нет, конечно, любовь моя!
– И я нисколько не сомневаюсь в том, что ты не видишь ничего предосудительного в его пристрастии к азартным играм! Но я из очень надежного источника знаю, что он как-то раз за один только вечер в «Олмаке» проиграл три тысячи фунтов!
Леди Уиндэм застонала и приложила платочек к глазам.
– О, прошу тебя, не надо об этом!
– Да, но он чертовски богат, так что это не играет никакой роли! – воскликнул Джордж.
– Женитьба, – решительно заявила Луиза, – положит конец всем этим глупостям.
Угнетающая картина, которая тотчас возникла перед глазами Джорджа после слов, сказанных женой, заставила его замолчать. Низким, полным таинственности голосом леди Уиндэм сказала:
– Только мать может понять мое беспокойство. Он сейчас в опасном возрасте, и я живу в постоянном страхе, каждый день опасаясь, что он может еще натворить!
Джордж открыл было рот, чтобы что-то ответить, но встретился со взглядом жены и тут же закрыл его, принявшись с несчастным видом дергать узел своего галстука.
Дверь распахнулась; на пороге комнаты стоял коринфянин [1] и циничным взглядом рассматривал собравшихся родственников.
– Тысяча извинений! – произнес он равнодушно, однако вполне вежливо. – Ваш покорный слуга, мадам! И твой, Луиза! Мой бедный Джордж! Э-э… я приглашал вас?
– К сожалению, нет! – резко ответила Луиза.
– Нет, нет, мы не собирались заезжать! Я хочу сказать, что им пришло в голову… я просто не смог остановить их! – Джордж героически принял бремя объяснений на себя.
– Я так и думал, что не приглашал, – сказал коринфянин, закрывая за собой дверь и входя в желтый салон. – Но моя память, вы знаете!.. Моя безобразная память!
Джордж, окинув опытным взглядом своего шурина, почувствовал, как в его душе что-то шевельнулось.
– Мой Бог, Ричард, мне это нравится! Прекрасно сидит пиджак, клянусь честью! Кто его шил?
Сэр Ричард вытянул перед собой руку и полюбовался манжетом.
– Уэстон, Джордж, только Уэстон!
– Джордж! – Луиза одернула мужа страшным голосом.
Сэр Ричард слегка улыбнулся, пересек комнату и подошел к матери. Она протянула ему руку, и он с ленивой грацией склонился над ней, лишь слегка коснувшись ее губами.
– Тысяча извинений, мадам! – повторил он. – Надеюсь, мои люди позаботились о вас… э-э… обо всех вас? – Его взгляд не спеша скользнул по комнате. – Боже мой! – спохватился он. – Джордж, ты ближе всех к нему – будь добр, дружище, позвони в звонок.
– Нам ничего не нужно, спасибо, Ричард, – поспешно сказала Луиза.
Слабая, но приятная улыбка заставила ее замолчать гораздо быстрее, чем все возражения и протесты ее мужа.