Он перевел взгляд с горизонта на девушку и обнаружил, что не в силах оторваться от пары темно-зеленых глаз, опушенных длинными золотистыми ресницами. «Несмотря на свою грубую одежду, она прекрасна», – невольно подумал он.
– Я не крал лошади, – с усилием шевеля распухшими губами и морщась от боли, произнес он. Он знал, что они ему не поверят.
– Врет он все, мистер Кармайкл, – фыркнул Абнер. – Давайте вздернем его, и дело с концом.
Удивленная тем, что тот отвечает, глядя на нее, а не на отца, Кэтлин изучающе смотрела на индейца. У него были темные глаза, левый сильно опух и почернел. Нос и рот были залиты кровью, струйка крови сбегала по левой щеке. Свободная рубашка из оленьей кожи, штаны с бахромой, мокасины – все это было покрыто дорожной пылью и забрызгано кровью. Он выглядел совершенно диким, но она не могла не восхититься тем, как он встретил ее взгляд – с высоко поднятой головой и расправленными плечами. Она знала, что ему страшно. Ему должно быть страшно, но его лицо оставалось спокойным и бесстрастным.
– А что, если он говорит правду, папа?
Абнер презрительно фыркнул:
– Они все лгут, мистер Кармайкл. Всем известно, что хороший индеец – мертвый индеец.
Кэтлин не сводила глаз с индейца, в то время как Абнер называл его вором и лжецом. Она почувствовала холодную дрожь под ложечкой, увидев искру гнева, вспыхнувшую в глазах приговоренного, но через мгновение его лицо снова стало невозмутимым.
– Я верю ему, – решила она, удивив этим всех, в том числе и себя саму. Она посмотрела на Лютера Хикса, ища поддержки, но даже тот покачал головой.
Абнер недоверчиво фыркнул:
– Когда это вы успели полюбить индейцев?
– Я не люблю их, и вы это прекрасно знаете, – холодно парировала Кэтлин, и щеки ее покрылись гневным румянцем. – Но я не собираюсь стоять рядом и смотреть, как вешают невинного человека.
Эта вспышка поразила Абнера и ее отца. Никто на ранчо не любил индейцев, а больше всех – Кэтлин, а теперь встала на защиту одного из них.
Кэтлин сама не понимала своих чувств. Она спрыгнула с лошади и пошла к вороной кобылице, которая безмятежно щипала сочную траву.
– У кобылы течка, – объявила Кэтлин. – Должно быть, Рэд учуял запах. Он уже не в первый раз убегает к кобылицам.
Крадущийся Волк затаил дыхание, зная, что в следующее мгновение решится его судьба. Бренден подъехал к вороной кобыле. На мгновение он забыл об индейце, не скрывая своего восхищения. Это была самая прекрасная лошадь, какую он когда-либо видел! Ее шкура была словно черный бархат, а строение – почти безупречным. Им внезапно овладело желание завладеть этим прекрасным животным. Кобыла будет принадлежать ему, как только они избавятся от индейца.
– Папа?
Голос Кэтлин вернул его к действительности.
– Да, у кобылы течка. Вешайте его, и пошли домой.
Кэтлин недоуменно посмотрела на отца.
– Ты шутишь?
Бренден взглянул на тавро на бедре лошади.
– На ней техасское тавро, две букв «Д», – объяснил он, – а я никогда не слышал, чтобы индейцы, хоть из Техаса, хоть откуда-нибудь еще, клеймили свой скот. Очевидно, он украл ее, и, представься ему такая возможность, украдет и наших лошадей.
Эти слова отняли у Крадущегося Волка последнюю надежду. Черный Ветер и вправду украли, и сделал это Киллиан. Крадущийся Волк рассмеялся бы, если бы все не было так серьезно.
– Продолжайте, – сказал Бренден. – Лютер, забери кобылу.
Он бросил взгляд на индейца и добавил:
– Тело оставьте тут. Может, это отобьет охоту разбойничать у других краснокожих.
– Папа, не смей делать этого! – произнесла Кэтлин, схватив отца за руку. – Нельзя вешать человека только за то, что он, возможно, украл лошадь. Даже если он и украл эту кобылу, то не у нас.