Всем своим существом мальчик чувствовал, что должен швырнуть деньги назад полицейскому, заклятому врагу, но братья так на него смотрели, что он не устоял. Уже почти два дня у детей не было ни крошки во рту. И Джоффри с угрюмым видом направился к двери. Полицейский схватил его за руку:
– Скажи своему брату, пусть явится к нам с повинной, мы все равно его поймаем!
Джоффри выдернул руку и, глянув на полицейского со всем презрением, на какое только был способен, вышел на улицу. А констебль, укоризненно покачав головой, вернулся в спальню.
Между тем в комнате Сара вела отчаянное сражение за то, чтобы младенец появился на свет. Пока доктор делал кесарево сечение, полицейский поддерживал Сару. И вот на свет, наконец, появился младенец. Доктор отделил плаценту и всмотрелся в маленькое голубое личико. Он очистил ребенку нос и осторожно вдул ему в рот воздух, одновременно слегка нажимая на ребра. Ребенок кашлянул, издал негромкий крик, набрал в легкие воздуха и принялся вращать головой. Доктор вмиг перерезал пуповину, отдал ребенка Матильде Дженкинс и стал накладывать швы с такой быстротой, словно от этого зависела его собственная жизнь.
Женщина неподвижно лежала, откинувшись на подушки, и мысленно давала себе обещание никогда больше не рожать.
– Это у вас первая девочка, Сара! – сказала Матильда. И столько было в ее голосе доброты.
Пораженная, Сара ни слова не могла вымолвить, только приподнялась, и лицо ее засияло, словно освещенное изнутри.
– Вы шутите? – Женщина улыбнулась, показав крупные, уже начинающие желтеть зубы. – А я думала, опять парень! Девочка! Неужели правда?
Глядя на счастливую Сару, не сдержал улыбки и полицейский.
– Ой, дайте-ка мне ее подержать! Наконец-то дочка, слава тебе Господи! – лепетала потрясенная Сара.
Матильда, уже успев искупать младенца, положила его Саре на руки, и та залюбовалась глазками, самыми голубыми на свете.
– Да она красавица, Сара! – произнесла Матильда.
Мать не в силах была отвести взгляд от девочки. Первой после двенадцати парней. Усталость как рукой сняло. Сара огляделась: вокруг были улыбающиеся лица. Радость омрачили только полицейские. Один из них наведывался к ним вот уже пятнадцать лет. Бен знал его со времен войны.
– Что, по-вашему, натворил мой Мики в этот раз? – Голос Сары звучал глухо.
– Он снова работает на букмекера. Я дважды его предупреждал. А теперь наколю. Так что передайте ему, пусть зайдет!
Сара снова взглянула на малышку. Доктор между тем, успешно завершив дело, вытащил из-под Сары газеты и прикрыл ее простыней.
– Я передам, Фрэнк. – Сара повернулась к полицейскому. – Но Мики – вылитый отец, у него своя дорога в жизни. – Голос ее стал глуше.
Матильда Дженкинс приоткрыла дверь и позвала мальчиков. Они гурьбой ввалились в спальню, уплетая рыбу с картофельными чипсами, и столпились вокруг кровати. Бенни ничего не было видно, и он дернул врача за полу.
– Что тебе, малыш?
Мальчик поднял свою обезьянью мордочку и снизу вверх смотрел на доктора. Рот его был набит едой.
– Это – "Ховис"? – спросил он.
– "Ховис"? – удивился доктор. – О чем ты?
– Ну, "Ховис"... знаете, бурый хлеб. Это он?
Доктор огляделся по сторонам, ища кого-нибудь, кто просветил бы его.
– Бурый хлеб? Да у тебя горячка, что ли, малыш?
– Он спрашивает: не мертвый ли младенец. Бурый хлеб... мертвый. Поняли? – объяснил Антони, причем тоном, указывавшим на то, что, если кто и глупец, так уж, во всяком случае, не его брат.
– Бурый хлеб, Господи помилуй! Нет, вовсе нет. Наоборот, ребенок вполне здоровый. Доедай свои чипсы, маленький варвар! Надо же! Бурый хлеб!
Полицейские покатывались со смеху.
– Сколько лет вы уже живете в Лондоне, док? – спросил старший.