Мысль об его отъезде была ей уже непереносима.
Ники усмехнулся.
— Понедельник — в Риме, потом через неделю в Париже, потом Эдинбург, Уимблдон, Гстад, Китцбюгель, а потом турне по Северной Америке: Вашингтон, Индианаполис, Торонто, под конец Форест Хилл, если не помру от изнеможения.
Имоджин вздохнула. Единственная заграница, в которой она бывала, — Шотландия.
— Ой, как замечательно. Можно послать столько открыток.
Ники рассмеялся.
— Я смог бы это проделать, если бы вы поехали со мной, — сказал он, понизив голос.
Имоджин покраснела и отвела глаза, уставившись на чашку с чаем.
Ники, чуть помедлив, спросил:
— Хотите прочитать судьбу по чаинкам? Они вам говорят, что рослый темноволосый теннисист только что вошел в вашу жизнь.
— Ха, — послышалось позади них, — я вижу, ты как обычно не скучаешь, Ники.
Они были так поглощены друг другом, что не заметили, как подошел коренастый ухмыляющийся молодой человек, жевавший резинку. На нем был бледно-голубой тренировочный костюм и голубая повязка вокруг лба, удерживавшая его светлые волосы. В одном ухе он носил золотую серьгу.
— Я пришел, чтобы узнать причину, из-за которой ты проиграл три гейма.
— Вот она, — сказал Ники.
Опять Имоджин почувствовала, что краснеет.
— Мои поздравления, — сказал молодой человек, быстро и с пониманием осмотрев Имоджин с головы до ног и перебросив резинку из одной щеки в другую. — У тебя всегда был хороший вкус, Ники.
— Это Чарли Пэйнтер, — представил его Ники, — мой партнер в парных. Воображает себя крутым парнем.
— Я ничего не подбираю на дороге кроме красивых девушек, — сказал Пэйнтер, подмигнув Имоджин. — Послушай, если вы в силах оторваться друг от друга, то нам надо быть на корте через минуту.
— Я не в силах, — заявил Ники, снова адресовав Имоджин свою настойчивую, понимающую улыбку. — Я тебе не нужен. Ты уложишь этих тихоходов одной левой.
— Жуткое освещение. Придется играть как в угольном подвале, — сказал Пэйнтер, выглядывая из-под навеса.
— Тогда заяви протест, — сказал Ники. — Знаешь, я боюсь темноты и потому предпочту беседу с мисс Броклхерст.
Имоджин боязливо посмотрела на отца, но тот, к счастью, увлеченно, носом к носу обсуждал что-то с секретарем клуба.
Громкоговоритель икнул и объявил финалы мужских игр. Ники поднялся с неохотой.
— Сегодня здесь будет вечеринка, и, может быть, вы и ваша сестра, конечно, — добавил он, улыбнувшись Джульетте, — захотели бы прийти?
— О, с удовольствием, — начала было Имоджин, но вдруг вмешался викарий.
— Это очень любезно с вашей стороны, — спокойно сказал он, — но я боюсь, нынче вечером они уже заняты — будут помогать на собрании союза матерей. Мы ожидаем увидеть вас завтра у нас за обедом в любое время начиная с половины первого.
Имоджин и Джульетта одновременно протестующе открыли рты, но потом закрыли. Они знали своего отца. На какое-то мгновение глаза у Ники сузились. Потом он улыбнулся.
— Я тоже буду этого ждать, — сказал он и, выйдя из-под навеса, последовал за Пэйнтером.
— Пропади пропадом этот союз матерей, — проворчала Джульетта.
— Я знаю, что ты любишь несовершеннолетних, — сказал Пэйнтер, когда они направились к корту номер один. — Но у этой, кажется, еще молоко на губах не обсохло.
— Она старше, чем выглядит. Два года, как школу окончила, — сказал Ники, останавливаясь, чтобы дать пару автографов. — И хороша, согласен?
— Мила, — подтвердил Пэйнтер, тоже расписавшись.
— Совершенно нетронутая мужской рукой — вот что главное.
— Мы были первыми, кто заплыл в это тусклое море, — рассмеялся Пэйнтер. — Но все равно тебе не запустить свою ложку в этот пудинг. Держу пари, их достопочтенный запирает их на ночь в пояс целомудрия.
— Он пригласил меня на обед.