В конце концов, Леонид и вправду зарабатывал вполне достаточно. Таня могла бы и не работать, но сидеть одной дома в четырех стенах она не хотела.
— Не могу я бездельничать, — говорила она супругу. Тот все не мог взять в толк: другие женщины мечтают сидеть дома и ничего не делать, а Татьяне подавай непременно кабалу.
Он согласился, но поставил одно условие:
— Работать будешь только в женском коллективе.
— Но я ведь инженер-механик, у меня специальность такая…
— Значит, меняй специальность!
И пришлось ей идти работать в маленький частный магазин продавцом женского белья. Только и радости, что день-деньской созерцать трусы да бюстгальтеры! Правда, фирменные, ничего не скажешь.
— Это такая нудьга, — жаловалась она мужу. — Все-таки торговля не моя стихия.
— Не хочешь в магазине работать, сиди дома. Найди себе какое-нибудь хобби. Хочешь, я куплю тебе тренажер?
Так обычно отвечал Леня на ее сетования, только предложение покупки менялось: рояль, качели, компьютер…
Таня, потянувшись, опустила ноги на пол. Надо идти готовить завтрак. В последний год своего второго замужества она стала думать о Мишке даже в такой вот ранней утренней дреме. Тут уж Леонид ей не мешал, даже если в это время спал рядом. К счастью, он не знал, что она просто лежит с закрытыми глазами. И не пытался проникнуть в ее мысли.
Когда Леонид был дома, он старался никуда Таню от себя не отпускать. Он хотел, чтобы она принадлежала ему вся, полностью, до каждой клеточки, и ее время тоже — до каждой минуточки. Не то чтобы он так уж преданно ее любил, просто Леонид Каретников был по сути собственником, как и большинство мужчин. Только чувство это у его оказалось явно гипертрофированным.
— Мое должно быть моим. И при мне.
Мишка, первый муж, любил Таню куда сильнее, если такое чувство, как любовь, вообще поддается сравнению, но его любовь не ощущалась ею как бремя. Скорее, наоборот, его любовь придавала ей легкости, особого вкуса к жизни.
Леня же ее подавлял. Он словно раскидывал по всему дому свою паутину и, как паук, сидел, ждал, не дернется ли какая паутинка. Тогда он тотчас выбегал на это дерганье.
— Ты куда собралась?
— За хлебом хочу сходить.
— Пошли Александру.
— У нее сессия.
— Ничего, пусть пройдется, свежим воздухом подышит. А то от долгого сидения взаперти цвет лица портится.
Как будто у Тани он не портился. Уж больше ее взаперти, наверное, ни одна женщина не сидела. Но она покорно возвращалась и посылала за хлебом дочь.
Хорошо хоть, Леонид не шпыняет девчонку за мелкие слабости: что та любит поспать, есть на ходу, читать до глубокой ночи. Тут он был на редкость демократичен. А может быть, равнодушен?
Если Таня пыталась, например, будить Александру, он ее отговаривал:
— Пусть спит, дело молодое. Замуж выйдет, муж долго спать не даст!
…Таня варила манную кашу — Леня, как ни странно, очень ее любил. Поэтому, выйдя из ванной, он поцеловал жену с благодарностью — угодила! — и уселся за стол.
— Черт знает что такое! — отдав должное каше, через некоторое время уже возмущался он. — Полковники лазают по заборам, как помойные коты!
Таню покоробило это выражение, но она ничего на его замечание не ответила. Проживи больше пяти лет с человеком, который злословит по поводу всего человечества и каждого индивида в отдельности, поневоле перестанешь обращать внимание на подобные мелочи. Если, конечно, раздражение направлено не на тебя! Возможность злословить по поводу полковников, надо полагать, ему особенно приятна.
У нее нет знакомых военных, а также и продавцов, электромонтеров, сантехников, соседей — вообще никого, кто носит брюки по признаку пола.