Януш Зайдель
Уранофагия
Катапулос, мой добрый знакомый, бродяга по призванию, о необыкновенных приключениях которого болтает, почитай, вся Галактика, родился на одном из островков Эгейского моря.
Однажды я улучил-таки момент и в перерыве между его бесчисленными экспедициями пригласил его пообедать со мной. Катапулос не остался в долгу и отплатил мне тем, что рассказал некую галактическую историю.
– Занятые своими повседневными проблемами и проблемками, мы обычно не думаем о том, что независимо от условий жизни и типа эволюционного развития разумные существа во всем космосе – даже очень отличающиеся от нас – сталкиваются с трудностями, аналогичными нашим, как в личной, так и в общественной жизни, – начал Катапулос, принимаясь за вторую порцию жаркого.
– То, о чем я хочу рассказать, приключилось со мной на одной из планет в созвездии Молочной Коровы. Я попал туда случайно, направляясь к темной туманности в созвездии Селедочного Уха. Уже издалека планета показалась мне подозрительной; ионизирующее излучение вблизи нее было значительно сильнее, чем возле других планет. Спектральный анализ сразу же объяснил, в чем тут дело. Планета была прямо-таки нашпигована богатейшими месторождениями урана.
Сказать по правде, уран как таковой не очень-то интересовал меня, однако из прирожденного любопытства я решил опуститься на эту планету. Вначале она показалась мне необитаемой: дикий, каменистый ландшафт, ни намека на деятельность живых существ. Но, когда я натянул скафандр и взглянул в визир, то увидел существо, которое, размахивая поразительно большим количеством конечностей, быстро приближалось к моему кораблю.
Существо было огромного роста и выглядело устрашающе сильным, однако в его поведении не чувствовалось враждебности. Я продолжал наблюдать за ним и немного погодя даже почувствовал, что оно обрадовано. Существо остановилось в нескольких метрах от корабля и принялось нюхать воздух, а потом, когда я приоткрыл крышку люка, радостно кинулось ко мне. Оно нежно обняло меня, прижав к широкой груди, и совершенно недвусмысленно дало понять, что ликует по случаю моего прибытия.
Не желая слишком долго находиться вне корабля, я включил транслятор и пригласил аборигена в ракету. Он с трудом протиснулся через грузовой люк. По пути я показал ему двигательные установки, а потом, по земному обычаю, пытался хоть чем-нибудь попотчевать его, но он решительно отказался от угощения. Лишь когда я провел его в ядерную силовую установку, он проявил к ней заметный интерес. Осторожно подошел к реактору и, прежде чем я успел вмешаться, вытянул один из урановых стержней и начал с аппетитом его жевать. На его физиономии появилось такое выражение, будто он попробовал сладкую соломку или что-нибудь в этом роде.
– Великолепно! – сказал он, продолжая жевать; крошки урана сыпались по его подбородку. – Сам производишь?
Он с удовольствием рассматривал огрызок уранового стержня, потом покончил с ним и снова потянулся к реактору, но тут я успел ему объяснить, для чего мне нужен уран. Он был явно удивлен и дважды обернулся, лакомо облизываясь.
На мой вопрос он ответил, что жители здешней планеты питаются тяжелыми элементами, в основном, ураном, которого тут куры не клюют. Радиоактивные элементы – единственная пища, из которой они могут черпать энергию для своих организмов. Использованный уран частично служит для контролируемого высвобождения ядерной энергии, частично же откладывается в тканях тела.
Абориген оказался существом образованным, так что я узнал от него множество интересных подробностей из жизни обитателей планеты.
– Увы, это результат нашей эволюции, – печально сказал он. – Поскольку в ее распоряжении не было ничего, кроме урана, лишь те существа, которые сумели им воспользоваться, получили шансы на развитие. Из-за такой тяжелой пищи наши тела излишне массивны, но все же мы существуем. Правда, самое грустное то, что в зрелом возрасте мы обречены на одиночество.
– Почему? – удивился я.
– То есть как «почему»? Ведь достаточно нам соединиться, как содержащийся в наших телах уран превысит критическую массу! Последствия вам хорошо известны… Поэтому, если юные обитатели нашей планеты и могут играть группами даже по нескольку особей, то взрослые, по мере того, как количество урана в них увеличивается, вынуждены становиться отшельниками!
Мой собеседник пригорюнился и замолчал. Лишь немного погодя он заговорил снова:
– Я уже очень стар… Давно не общался на таком близком расстоянии с разумным живым существом! Так что ты уж прости, пришелец, и пойми меня: чувствуя, что в тебе нет распадающихся элементов, я не мог отказать себе в удовольствии обнять тебя! Наше трагическое одиночество обычно длится долго. Семьи, создаваемые в весьма юном возрасте, дают потомство и чрезвычайно скоро распадаются, так как сумма масс урана в семье быстро достигает подкритической величины. Только немногие очень любящие друг друга супруги остаются вместе до взрыва… Дети быстро покидают родителей, чтобы не вызвать преждевременной реакции… Лакомки и гурманы уже в юном возрасте кончают жизнь трагически…
– У нас обжоры тоже живут меньше, – сказал я, чтобы хоть немного утешить его.
– Ну что за жизнь! – вздохнул он. – К старости мы становимся невероятно критическими, и нам все время приходится следить за тем, чтобы не взорваться от какой-либо мелочи. Соответствующая диета и так далее… Впрочем, и это не очень-то помогает, ведь надо же питаться хоть чем-то, так что рано или поздно… Вчера я сделал количественный анализ собственной персоны. Уже больше 90 % урана! Еще немного, и я взорвусь!
– Неужто же никак нельзя удалить из организма излишек урана?
– Увы, нельзя. Из него сделаны немаловажные части нашего тела.
– А не можете ли вы отказаться от некоторых из них?
– Но от чего же? Жаль буквально всего. Не известно, что может в жизни пригодиться. Кроме того, надо прилично выглядеть даже в старости, – и он пошевелил конечностями. – Меня всегда считали элегантным… А вчера, правда, издалека, я приметил одну девицу – ничего себе девица, молоденькая, думаю, не больше 20 %… Если б во мне было меньше восьмидесяти, как знать, может, я рискнул бы и подошел… Ну, я тебе уже наверняка порядком надоел своими россказнями. Пойду. Благодарю за гостеприимство.
Мы сердечно распрощались, и он направился к выходу. Я заметил, что, проходя через силовую, он стащил еще два урановых стержня, но прикинулся, будто не вижу этого – бог с ним, коль это пришлось ему по вкусу… У меня было несколько запасных…
Он ушел, на прощанье помахав мне конечностями, а когда удалился настолько, что его уже нельзя было различить невооруженным глазом, вытащил мои стержни и принялся их уплетать. Я наблюдал за ним в бинокль до тех пор, пока меня не ослепила яркая вспышка. Когда я опять обрел способность видеть, над горизонтом плыло лишь небольшое облачко.
С тех пор я убеждаю каждого, что обжорство – большой порок, – закончил мой друг Катапулос, накладывая себе на тарелку очередную, четвертую порцию жаркого.