— Слушаю вас!
— Большая игра начнется завтра, — вдруг сказал “Панасоник” отчетливо.
— Что? — переспросила изумленная Лидия и сорвала трубку с бледного пластмассового телефонного тельца. — Алло, кто это говорит?!
Но в трубке уже уныло гудел отбой.
Лидия посмотрела сначала на трубку, потом на аппарат, потом послушала монотонные гудки, зачем-то нажала и отпустила кнопку громкой связи.
— Чушь какая! — громко возмутилась она и брякнула трубку обратно на телефон. — Больные какие-то звонят…
Она вернулась к своему столу и уставилась в текст, подрагивавший на голубом экране.
“Противостояние различных властных группировок приняло в последнее время не просто уродливые, а какие-то, скажем прямо, почти комедийные формы. Спросите у своих друзей, чем один воскресный телевизионный вечер отличается от другого, и скорее всего вам ответят, что отличаются они количеством и качеством помоев, какими потчуют друг друга не только политические деятели, но и журналисты.
Чего только мы не узнали в последнее время о сильных мира сего, а также об их женах, братьях, сестрах, любовницах, детях и внуках! Стереотип срабатывает на все сто — при слове “семья” нам первым делом приходят в голову не собственные мама и папа, а президентское окружение. Как вы думаете, к чему бы это? Я знаю точно — к выборам!”
— О господи, великий боже, я написала это ровно три минуты назад. Почему я никак не могу понять, о чем вообще идет речь?
“Большая игра начнется завтра”.
Какая игра? Почему она завтра начнется и кому понадобилось сообщать об этом Лидии?!
Может, завтра футбол, и это какие-то сумасшедшие фанаты балуются? Какой завтра день недели? Среда?
— Что ты переполошилась, как курица? — строго спросила у себя Лидия, и собственный голос в тишине просторной пустой комнаты показался ей до смешного жалким. — Мало ли придурков звонят нам каждый день?!
Она покосилась на молчащий телефон, встала, прошлась по комнате, стараясь не зацепиться любимыми брюками за костистые углы громоздких и очень неудобных канцелярских столов, и заглянула в чайник. Как ни странно, в нем была вода. Должно быть, Нинулька налила, зная, что Лидии непременно потребуется кофе. Чайник — “Щелк! И вода в нем согреется за одну минуту!” — сразу приятно зашумел, и Лидия насыпала кофе в громадную белую кружку с нарисованным на боку красным сердцем и надписью, сообщавшей почему-то, что “я люблю Нью-Йорк”.
“Какая, к черту, большая игра?! Мне нужно работать. Сейчас с воплями ворвется Леонтьев, не дождавшийся на выпуске моей статьи, и будет мне по первое число, а также по второе. Завтра на летучке у главного он начнет долго и нудно объяснять коллективу, как я их подвела, что на меня нельзя положиться, а это была такая замечательная возможность отличиться, поэтому в командировку в ЮАР отправится Павел Владимирович Гефин, а вовсе не Лидия Шевелева… Мне нужно быстро дописать эту дурацкую статью, не отвлекаясь на сумасшедших, которым пришла в голову фантазия набрать редакционный номер”.
Лидия залила водой кофе и вновь задумчиво посмотрела на телефон.
Что-то тут не так.
Это звонил не сумасшедший.
Звонил кто-то, кто хотел, чтобы именно она, Лидия Шевелева, сняла трубку и услышала этот бред про большую игру. Она была в этом совершенно уверена.
И голос какой-то непонятный — не мужской и не женский. Невразумительный какой-то голос…
Дверь, жалобно скрипнув, отлетела в сторону, Лидия дернулась, взвизгнула со страху и облилась кофе.
— Ты что? — спросил с порога зам главного.
— Ты меня напугал, — ответила она с облегчением и, пристроив кружку на компьютер, стала стряхивать с водолазки кофейные ручьи.