Каюта оказалась узкая, с двумя деревянными койками — одна над другой. Напротив коек привинчен был к стене белый крашеный стол, рядом стояло старомодное кресло с вытертым красным плюшем, у окна — конторский стул. У двери светился белым фаянсом умывальник со старинным медным краном. Из крана капало.
— Милая эпоха Сэмюэла Клеменса, — глуховато сказал пассажир. Он был, видимо, доволен тем, что оказался в каюте один. Поставил чемодан под стол, медленно сел в кресло и прислонился затылком к плюшевой спинке. Прикрыл глаза.
Пока человек так сидит, скажем о нем еще несколько слов. Договоримся называть его просто Пассажиром. Во время бесед с мальчиком они так и не узнали имен друг друга. То ли мешало какое-то смущение, то ли, наоборот, возникло внутреннее согласие, при котором ясно, о чем спрашивать можно, а о чем не надо…
Итак — Пассажир. Можно было бы назвать его и Стариком, но это не совсем точно. Был он очень пожилой, но полным стариком не казался даже мальчику.
Перешли лужу, и спутница мальчика заговорила опять:
— Все-таки я не понимаю: почему ты не взял чемодан с вещами…
Не обернувшись, но оч-чень вежливо мальчик сказал:
— Ведь я же объяснил, Анна Яковлевна: я оставил чемодан в залог за испорченные часы.
— В конце концов, это просто нелепо… Ты ставишь меня перед своими родителями в двусмысленное положение.
Мальчик опять шевельнул лопатками.
Пассажир открыл глаза, когда мальчик и его спутница вошли. Он был, без сомнения, джентльмен и, увидев женщину, хотел было встать. Но поморщился и остался в кресле.
— Извините, — сказала Анна Яковлевна, — мы вас побеспокоили. Судя по билету, здесь место мальчика… Я понимаю, вам, наверно, приятнее путешествовать одному, но что поделаешь…
Пассажир все-таки поднялся. Прямой, седая голова под самый плафон.
— Ничего… — Он даже улыбнулся. Он, видимо, сперва решил, что в каюте поселится эта пожилая дама, и теперь был доволен: мальчик — более удобный сосед. — Я думаю, мы поладим.
Анна Яковлевна посмотрела на мальчика:
— Я уверена: ты будешь вести себя так, чтобы не стеснять взрослого человека.
— Я тоже в этом совершенно уверен… — Мальчик аккуратно устроил кепку на вешалке у двери и поставил на стул сумку. Она, полупустая, мягко осела.
Анна Яковлевна сухо сказала:
— Папе я вечером позвоню.
Мальчик наклонил и опять поднял голову, поправил на стуле сумку. Анна Яковлевна проговорила:
— Я думаю, у тебя нет оснований на меня обижаться.
— Ни в малейшей степени, — сказал мальчик сумке.
Анна Яковлевна коротко вздохнула:
— Что поделаешь, раз мы оба — люди принципов…
Пароход басовито гукнул два раза.
— Вы можете опоздать на берег, Анна Яковлевна.
— Прощай.
Он аккуратно кивнул опять и, когда она ушла, вдруг обмяк, неуловимо повеселел. Теперь стало заметно, что лицо у него не твердое, не упрямое, а живое и готовое к улыбке.
Это был мальчишка лет одиннадцати, узкоплечий, но круглолицый, толстые губы, нос сапожком, глаза цвета густого чая. В глазах этих еще держалась недавняя напряженность и досада, но на Пассажира мальчик глянул без хмурости, с нерешительным любопытством: что вы за человек? Правда поладим?
История с аквапланом
1
Тяжело ворочая колесами, пароход стал отодвигаться от пристани. Толчки поршней и вибрация вала передались ногам сквозь каютную палубу. Мальчик переступил, будто от щекотки. Он держался за спинку стула и смотрел в окно.
Пассажир опять опустился в кресло, достал из внутреннего кармана свернутый цветной журнал…
Шаткая дверь от вибрации отошла. Из коридора снова дохнуло разными запахами и больше всего буфетом.
— Можно я открою окно? — тихо сказал мальчик.
Пассажир зашевелился:
— Сделай одолжение. Я сам хотел попросить… — Голос у него был низкий, с прикашливанием.
Квадратное окно совсем не походило на морской иллюминатор. С карниза свешивалась куцая занавеска в цветочках. Стекло в деревянной раме дребезжало.
В полуметре от пола под окном тянулась белая труба — видимо, отопление. Мальчик встал на трубу, откинул на раме боковые крючки, потянул вниз брезентовую петлю. Перекошенная рама сперва сопротивлялась, потом со стуком опустилась в пазах. Мальчик виновато ойкнул.