Радиоприемник, стоявший в изголовье, мелодичным мужским голосом пожелал убитой веселого Рождества. Ева вздохнула и вытащила рацию.
– Диспетчерская? Это лейтенант Ева Даллас. У меня убийство.
- Да, погано начался денек!
Сержант Пибоди подавила зевок, мрачно разглядывая тело. Несмотря на ранний час, форма на ней была с иголочки и безукоризненно отглажена, а коротко остриженные волосы выглядели так, словно эта женщина только что вышла из парикмахерской. Единственным признаком, по которому можно было догадаться, что ее совсем недавно вытащили из кровати, был след от подушки, до сих пор не сошедший со щеки.
– И, судя по всему, он также погано закончится, – пробормотала Ева. – Предварительный осмотр показывает, что смерть наступила ровно в полночь – минута в минуту. – Она отошла в сторону, чтобы пропустить к трупу бригаду медэкспертов, которые должны были подтвердить или опровергнуть ее выводы. – Смерть наступила в результате удушения. На теле – мало повреждений. Следовательно, жертва начала сопротивляться лишь в самый последний момент, когда поняла, что ее жизни грозит опасность. Незадолго перед смертью она была жестоко изнасилована. Поскольку квартира звуконепроницаема, женщина могла кричать и звать на помощь до посинения, и ее никто бы не услышал.
– Я не вижу никаких следов взлома, насилия и несанкционированного проникновения в помещение, – заметила Пибоди. – Если не считать опрокинутой рождественской елки. Впрочем, и это, как мне кажется, сделано не преступником, а самой хозяйкой дома.
Ева кивнула, наградив коллегу одобрительным взглядом.
– У вас зоркий глаз, Пибоди, – сказала она. – Когда мы закончим здесь, повидайтесь с мужичком из квартиры 2А и заберите у него пленки с записью камер наблюдения, установленных на этом этаже. Поглядим, кто к ней приходил.
– Поняла. Что еще?
– Пошлите пару полицейских по этажам. Пусть обойдут все квартиры и опросят жильцов. – Ева подошла к приемнику, стоявшему возле кровати. – Выключит кто-нибудь эту чертову штуковину или нет?! – раздраженно воскликнула она.
– У вас, похоже, не самое праздничное настроение, Даллас, – заметила Пибоди и тонким холеным пальцем нажала на кнопку.
– Рождество для меня – всегда как гвоздь в заднице, – откликнулась Ева и бросила команде медэкспертов: – Вы закончили? Тогда давайте-ка ее перевернем, прежде чем тело упакуют.
В том, что убитая была изнасилована, сомнений не оставалось. Причем изнасилована с особой жестокостью. Продолжая осмотр тела, Ева обратила внимание на яркую татуировку на плече.
– Глядите-ка, похоже, свежая, – пробормотали она. – Пибоди, снимите это на видеокамеру, прежде чем уйдете отсюда.
– «Моя единственная любовь», – прочитала Пибоди надпись, алевшую на белой коже, и сложила губы сердечком.
– По-моему, временная татуировка. – Ева наклонилась так близко к телу, что едва не прикоснулась носом к плечу убитой. – Наложена совсем недавно. Надо проверить, где ей ее делали.
– Куропатка на грушевом дереве, – неожиданно произнесла Пибоди.
Ева выпрямилась и недоуменно вздернула бровь.
– Что?
– Заколка. Я говорю про заколку в ее волосах. Первый день Рождества. – Поскольку Ева продолжала смотреть на нее непонимающим взглядом, Пибоди тряхнула головой и пояснила: – Это старая рождественская песня, лейтенант. «Двенадцать дней Рождества». В ней поется о том, что парень каждый день дарит своей единственной любимой что-то новое, и в первый день это – куропатка на грушевом дереве.
– Дурацкий подарок! На кой черт кому-то нужна птица на дереве? – проворчала Ева, но внутри у нее шевельнулось какое-то непонятное предчувствие. – Будем надеяться на то, что эта женщина была действительно «единственной любимой» того парня, который все это сотворил.