Радость - Ольга Толмачева

Ольга Толмачева

Радость

Проворный луч присел на ладони, скользнул к запястью, оттолкнулся, подпрыгнул — взлетел и растаял…

На короткое мгновение на поляне стало сумеречно. Но сразу же над головой загудели, задвигались высокие кроны елей, пробежал по лицу ветерок, а солнечное пятно переметнулось и вспыхнуло у березы, устремилось к сосне. Осветив по пути мохнатую, все еще зеленую кочку, пень, ковер из багряных, небрежно рассыпанных листьев осины, луч–беглец скрылся в лесу…

Затихли, словно выдохнули, деревья…

Радость!

Одумавшись, солнечный зайчик вернулся обратно. Заласкался, занежился на руке…

Радость! Тихое, удивленное, бережное ликование…

Еще вчера ничто не предвещало этой безмятежности, подобных трепета и восторга, осторожно изливающихся из груди, сдержанного восхищения боязливого сердца, которое только предвосхищает близкие, упоительные мгновения счастья и страстно ждет его — но страшится: вскриком ли, громким смехом, слишком ли резким взлетом бровей, неловким движением плеч, рук прогнать птицу–радость, обмануться в надеждах.

Это еще не счастье — лишь его приближение… Легкая поступь призрачной феи, которая однажды спустилась из небытия на серый асфальт города и яростным стуком сердца нарушила неумолимо–привычный ход жизни.

Шелохнешься — вспугнешь…

Вчера был темный пустой вечер, печальное мерцание фонаря за окном и скорбное ожидание стремительно надвигающейся осени. Прогноз погоды неутешителен, как фронтовая сводка: вспыхнув, бабье лето закончилось…

И тут как набат, сноп света, озарение радости — отчаянно–яркая мысль — c п а с е н и е! Прочь, прочь из города! В осенний лес, золотой и сияющий, к березам и соснам! По грибы!

От удивления я даже вскрикнула. Боясь спугнуть радость, рукой прикоснулась ко рту. Но сразу же вонзился страх: успеть бы! Успеть, поспешить, поторопиться! Поймать за загривок теплый денечек! Впрыгнуть, как в отходящую электричку, в осенний — последний — вагон!

Волнуясь, я торопливо шла по городу, но уже не видела ни мрачных окон, ни сумрачных лиц. Испуганной птицей радость билась в сердце, стучалась в виски, замирала в груди. Я широко улыбалась, и по дороге мне в темных домах зажигались огни.

Потом была долгая ночь без сна, переходящая в утро, тихий рассвет. Побледнел горизонт, из темной комната сделалась прозрачной, зазолотились парящие за окном облака. Время тягучее, терпкое, наполненное, как доброе вино, сладким головокружением–ожиданием. Прикрыв глаза, слышу, как вздыхает, набирается сил утомленный город, и на фоне его тишины пронзительно голосят — заводят прощальную трель птицы, радуясь еще одному теплому дню.

Ищу маленький перочинный нож, достаю с антресолей плетеную корзину, старые кроссовки, кепку — для леса сгодятся, разыскиваю дождевик и делаю еще много скучных вещей, но меня не покидает ощущение ценности каждого мгновения жизни, маленького глотка воздуха, вдоха; словно потертые джинсы на выброс, куртка от непогоды, зонтик, бутылка воды в дорогу и есть самое главное, чем и можно по–настоящему дорожить, что человек бережно сохраняет в памяти в красках, о чем рассказывает с гордостью и придыханием, жадностью удачливого коллекционера, заполучившего вожделенный трофей.

Да, так и есть: корзинка, зонтик, очки от солнца и есть высший смысл бытия — торжество жизни.

Прорвав блокаду туч, в сонный город ворвалось солнце — распустив лучи, засеребрив крыши. И сразу же встрепенулись, огненными головами зажглись ярко–желтые клены, проглотив свет.

Радость!

Кутаюсь на балконе в теплый платок, согреваюсь маленьким глотком ароматного кофе, а хитрое солнце забралось и в чашку. Теплым кофейным дыханием грею замерзшие пальцы, ладонью тру нос и щеку, ежась от холода — радость!

Корзинка, солнечные очки, зонтик…

Впереди — долгий, ослепительно яркий н е с к о н ч а е м ы й день радости!

Сквозь автомобильные заторы, ряды, ленты пыхтящих машин долго еду из города–монстра, широко распустившего свои липкие щупальца, без оглядки прочь бегу из него — навстречу непостижимой жизни, еду все дальше и дальше — и нет конца и края смердящим трубам, нелепым заборам, перекошенным будкам, свисающим над дорогой многоэтажным домам.

И вот распахнулись светлые дали, очистился горизонт — словно из душной комнаты, я вырвалась на свободу.

Деревья смыкаются за спиной, едва я вхожу в лес. Заглушив запах асфальта и пыли, в лицо веет влагой. По узкой дорожке по колено в траве пробираюсь в чащу. Ни души… Покой нарушают лишь шепот листьев да резкие щелчки надламывающихся под ногами веток. Выстреливая, пугая, дрова громко хрустят и стонут. Негодуя, скрипят.

Огибаю дорожку, чтобы не разорвать натянутую поперек пути паутину. Грибов нет. Но меня не перехитрить! Как ищейка, я чувствую их острый запах. Они здесь, их много — стоит откинуть листву или заглянуть под кочку. Значит, не нужно спешить…

Сажусь на выступающие над землей гигантские корни–лапы сосны, веселящейся и нарядно–зеленой в царстве желтого, яростно–красного — обманчивого, уходящего; запрокидываю голову.

Сквозь пронизанные светом листья, переливаясь, играя, дразня, проглядывает лазурь неба. Дымчатое, глубокое, затуманенное, оно слепит красками, не согревая, обжигает сиянием, чтобы, вспыхнув, прополыхав, снова сжаться, затосковать дождями и всхлипами, затянуться тучами, как тяжелым саваном, скорбно затихнуть.

Ловлю лицом свет, щурюсь от солнца, прислушиваясь к тишине, замираю.

И вот теперь луч у меня на ладони — теплый, живой, беспокойный, как веселый котенок, греет руку, скользит, прижимается…

Сильный порыв ветра треплет кроны, цепляется за ветки–косы и сбрасывает под ноги золотой ливень. Танцуя, кружась, листочки, похожие на монеты, падают на руки и плечи, покрывают волосы, выстилают дорожку — я слышу их нежный звон–перелив.

Березы кивают макушками–головами, качаются, прогибаются. Машут ветками, как руками, листьями — как ладонями. Шелестят, шумят — шепчутся. Руки взлетают и падают, склоняются, дрожат, замирают. Смыкаются, летят — рукоплещут.

Обнаружив упругость и силу, парит на ветру паутина. Храбрый капитан–паучок стоит у штурвала, спасая ажурный домик–суденышко от ветра–беды.

Еще один порыв ветра и корзинка полна листьев.

Выхожу на поляну и замираю от восторга.

В коротких юбочках, на тонких ножках, не дыша, у пня застыли балерины с зонтиками — пряные, душистые артистки–опята.

Вот и пригодился мой перочинный нож. Опят много — я выбираю, что срезать, отправляю в корзину не все подряд, а мой взгляд от пня на опушке уже летит дальше — под кочку, к канаве, в траву. И здесь, стыдливо прикрывшись листочками, притаились лесные красотки, источают пряный грибной аромат. От сока опят мои пальцы темнеют, я с наслаждением вдыхаю с рук запах, щекочущий нос.

Радость!

Блики в ладонях, корзинка опят — смысл, торжество жизни.

Солнце светит в затылок, провожает взглядом. День клонится к вечеру. Отпуская, деревья вновь смыкаются за спиной. Отправляюсь домой. Лес окутало дымкой и через четверть часа, слившись с сумерками, он растворяется в темноте.

Еще долго одежда будет пахнуть лесом, руки — грибами. Память бережно сохранит тепло ветра, ласкающего щеку. Закрыв глаза, вдруг увижу храброго паучка на ветру и маленьких балерин, присевших в поклоне.

Пойдет дождь, запечалит, затуманит дорогу. Но однажды стылым днем луч лукаво блеснет в темной луже, и птица–душа затрепещет, припомнив и рукоплескание листвы, и изумрудно–зеленую кочку.

Очки, зонтик в дорогу… Сковородка опят…

Радость! Торжество жизни.