Действующие лица
...Александр Владимирович Серебряков , отставной профессор.
Елена Андреевна , его жена, 27 лет.
Софья Александровна ( Соня ), его дочь от первого брака, 20 лет.
Марья ВасильевнаВойницкая, вдова тайного советника, мать первой жены профессора.
Егор Петрович Войницкий , ее сын.
Леонид Степанович Желтухин , не кончивший курса технолог, очень богатый человек.
Юлия Степановна ( Юля ), его сестра, 18 лет.
Иван Иванович Орловский , помещик.
Федор Иванович , его сын.
Михаил Львович Хрущов , помещик, кончивший курс на медицинском факультете.
Илья Ильич Дядин .
Василий , слуга Желтухина.
Семен , работник на мельнице.
Действие первое
Сад в имении Желтухина. Дом с террасою, на площадке перед домом два стола: большой, сервированный для завтрака, и другой, поменьше – для закуски. Третий час дня.
1
Желтухин и Юля выходят из дому.
Юля . Ты бы лучше надел серенький костюмчик. Этот тебе не к лицу.
Желтухин . Все равно. Пустяки.
Юля . Ленечка, отчего ты такой хмурый? Разве можно так в день рождения? Какой же ты нехороший!.. (Кладет ему голову на грудь.)
Желтухин . Поменьше любви, пожалуйста!
Юля (сквозь слезы) . Ленечка!
Желтухин . Вместо этих кислых поцелуев, разных там любящих взглядов и башмачков для часов, которые ни на какой черт мне не нужны, ты бы лучше просьбы мои исполняла! Отчего ты не написала Серебряковым?
Юля . Ленечка, я написала!
Желтухин . Кому ты написала?
Юля . Сонечке. Я просила ее приехать сегодня непременно, непременно к часу. Честное слово, написала!
Желтухин . Однако уж третий час, а их нет... Впрочем, как им угодно! И не нужно! Все это нужно оставить, ничего из этого не выйдет... Одни только унижения, подлое чувство и больше ничего... Она на меня и внимания не обращает. Я некрасив, неинтересен, ничего во мне нет романического, и если она выйдет за меня, то только по расчету... за деньги!..
Юля . Некрасив... Ты о себе не можешь понимать.
Желтухин . Ну да, точно я слепой! Борода растет отсюда из шеи, не так, как у людей... Усы какие-то, черт их знает... нос...
Юля . Что это ты за щеку держишься?
Желтухин . Опять болит под глазом.
Юля . Да и напухло немножко. Дай я поцелую, оно и пройдет.
Желтухин . Глупо!
Входят Орловский и Войницкий.
2
Те же, Орловский и Войницкий.
Орловский . Манюня, когда же мы есть будем? Уж третий час!
Юля . Крестненький, да ведь еще Серебряковы не приехали!
Орловский . До каких же пор их ждать? Я, лапочка, есть хочу. Вот и Егор Петрович хочет.
Желтухин (Войницкому) . Ваши приедут?
Войницкий . Когда я уезжал из дому, Елена Андреевна одевалась.
Желтухин . Значит, наверное будут?
Войницкий . Наверное ничего нельзя сказать. Вдруг у нашего генерала подагра или каприз какой – вот и останутся.
Желтухин . B таком случае давайте есть. Что же ждать? (Кричит.)Илья Ильич! Сергей Никодимыч!
Входят Дядин и два-три гостя.
3
Те же, Дядин и гости.
Желтухин . Пожалуйте закусить. Милости просим. (Около закуски.)Серебряковы не приехали, Федора Иваныча нет, Леший тоже не приехал... Забыли нас!
Юля . Крестненький, выпьете водки?
Орловский . Самую малость. Вот так... Достаточно.
Дядин (повязывая на шею салфетку) . А какое у вас превосходное хозяйство, Юлия Степановна! Еду ли я по вашему полю, гуляю ли под тенью вашего сада, смотрю ли на этот стол, всюду вижу могучую власть вашей волшебной ручки. За ваше здоровье!
Юля . Неприятностей много, Илья Ильич! Вчера, например, Назарка не загнал индюшат в сарайчик, ночевали они в саду на росе, а сегодня пять индюшат издохло.
Дядин . Это нельзя. Индюшка птица нежная.
Войницкий (Дядину) . Вафля, отрежь-ка мне ветчины!
Дядин . С особенным удовольствием. Прекрасная ветчина. Одно из волшебств тысяча и одной ночи. (Режет.)Я тебе, Жорженька, отрежу по всем правилам искусства. Бетховен и Шекспир так не умели резать. Только вот ножик тупой. (Точит нож о нож.)
Желтухин (вздрагивая) . Вввв!.. Оставь, Вафля! Я не могу этого!
Орловский . Рассказывайте же, Егор Петрович. Что у вас дома делается?
Войницкий . Ничего не делается.
Орловский . Что нового?
Войницкий . Ничего. Все старо. Что было в прошлом году, то и теперь. Я, по обыкновению, много говорю и мало делаю. Моя старая галка maman все еще лепечет про женскую эмансипацию; одним глазом смотрит в могилу, а другим ищет в своих умных книжках зарю новой жизни.
Орловский . А Саша?
Войницкий . А профессора, к сожалению, еще не съела моль. По-прежнему от утра до глубокой ночи сидит у себя в кабинете и пишет. «Напрягши ум, наморщивши чело, всё оды пишем, пишем, и ни себе, ни им похвал нигде не слышим». Бедная бумага! Сонечка по-прежнему читает умные книжки и пишет очень умный дневник.
Орловский . Милая ты моя, душа моя...
Войницкий . При моей наблюдательности мне бы роман писать. Сюжет так и просится на бумагу. Отставной профессор, старый сухарь, ученая вобла... Подагра, ревматизм, мигрень, печёнка и всякие штуки... Ревнив, как Отелло. Живет поневоле в именье своей первой жены, потому что жить в городе ему не по карману. Вечно жалуется на свои несчастья, хотя в то же время сам необыкновенно счастлив.
Орловский . Ну вот!
Войницкий . Конечно! Вы только подумайте, какое счастье! Не будем говорить о том, что сын простого дьячка, бурсак, добился ученых степеней и кафедры, что он его превосходительство, зять сенатора и прочее. Все это неважно. Но вы возьмите вот что. Человек ровно двадцать пять лет читает и пишет об искусстве, ровно ничего не понимая в искусстве. Ровно двадцать пять лет он жует чужие мысли о реализме, тенденции и всяком другом вздоре; двадцать пять лет читает и пишет о том, что умным давно уже известно, а для глупых неинтересно, значит, ровно двадцать пять лет переливает из пустого в порожнее. И в то же время какой успех! Какая известность! За что? Почему? По какому праву?