Стражник мягко осел на пол, так и не успев понять, что случилось, а лекарь выскочил из чужого тела и метнулся к себе, с облегчением заняв родной организм.
Жересар поднял голову, прислушался — тихо, темно. Все спят. Встал, и тихо, аккуратно шагая, стараясь не задеть спящих людей, пошел к двери.
Дверь открылась неожиданно легко — видимо по контрасту с хилым стражником, для которого физические усилия были раз в десять более трудоемки, чем для лекаря. Впрочем — может просто петли этой двери были хорошо смазаны.
Длинный коридор вывел к лестнице, поднимающейся вверх, к стальной двери, на которой тоже висел замок. Жересар открыл и его, бросил на ступеньку, не заботясь о тишине, рванул дверь и глотая свежий, ночной воздух, выскочил наружу.
Широкий двор, окруженный высокой стеной. Ворота, возле которых стоит одинокий стражник, прислонивший копье к стене. Опершись спиной о камни стены, он дремлет, прикрыв глаза и напрашиваясь на штраф в размере месячного жалованья. Нет страшнее преступления, чем уснуть на посту! В Корпусе за такие прегрешения порют, превращая спину и зад нарушителя в кровавое месиво. Зато он на всю жизнь запоминает, что сон постового есть смерть для него и для его товарищей. Запоминает — если выживает, конечно. Бывает — после порки и не выживают.
Вот и сейчас — был бы часовой настороже, увидел бы громадную темную фигуру, крадущуюся к нему в ночи — поднял бы шум, ткнул бы в супостата стальным наконечником, оставив его кишки лежать на улице в пыли и плевках. А что получил? Удар гранитным кулачищем по макушке, отчего его слабые разумом мозги едва не рухнули в штаны! И за дело! Скажи спасибо, что башку не снесли.
Долой ключи с пояса стражника, калитка открыта, и… вот она, свобода! Только что с ней делать?
Жересар досадливо сплюнул — почему не обыскал тех пятерых стражников? Почему не забрал у них деньги?! Вот что значит — вбитые в голову дурацкие понятия о порядочности! Нельзя мародерничать, нельзя обворовывать тела павших! Если это не вражеские солдаты, конечно. А он, Жересар, как идиот, до сих пор не поймет, что он на войне, что все вокруг — суть враги, и относиться к ним нужно как к врагам! Долой понятия о чести, порядочности! Целесообразность — вот что должно занимать голову, вот что должно быть положено в основу всех действий!
Вернулся, пошарил по карманам часового — нашел три серебряника, десяток медяков. Негусто. Ну а кто берет на службу много денег? Хорошо, что и это‑то есть.
Черная луна уже вышла на небосвод. Глубокая ночь. Куда идти? Что делать? После того, что лекарь тут устроил, его будут разыскивать — это точно. Значит — куда‑то нужно спрятаться. Легко сказать — спрятаться, при его‑то габаритах. Ну что же — размышляем? Где можно затеряться дереву? В лесу. Человеку? Где всегда много людей?
На рынок нельзя. Там его хорошо запомнили. В порт? Да, скорее всего — в порт. Если Нед появится в городе — обязательно в конце концов окажется в порту. Он же собирался к ардам, а к ардам без корабля не попадешь.
Набрав раздувшимися ноздрями прохладного ночного воздуха, Жересар зашагал по мостовой вниз, туда, где под красной луной тускло отсвечивала морская гладь. Любой человек знал, что в порту легко можно устроиться на корабль, и никто не спросит — кто ты, откуда, зачем завербовался. Главное, чтобы ты работал и беспрекословно подчинялся капитану. Иначе — будешь висеть на рее, как мешок с тряпьем. Капитан на корабле — король. И когда ты подписываешь контракт, или ставишь в нем крестик по причине неграмотности — ты отдаешь себя в безраздельное владение капитана. Не рабство, нет, но что‑то подобное в этом есть.
* * *Что‑то ползло по щеке. Отвратительное, многоногое, ядовитое. Щелкали жвала, капал яд, и многоножка приближалась к горлу, туда, где пульсировал сосуд, подводящий кровь к голове. Сейчас — укус! И смерть. От яда этих многоножек не было противоядия! Уж Жересар‑то знал это наверняка. Он же лекарь!
Многоножка неожиданно начала расти, стала величиной с крысу, потом с небольшую собачку, и вдруг, раскрыв жвала, сказала, тонким пронзительным голоском:
— Спит! Глянь! Мож покойник?
Жересар вскинулся, вскочил… и со всего размаха врезался головой в ветхий борт перевернутой лодки, обрушив за шиворот поток мусора и букашек, тут же занявшихся веселой беготней по широкой спине лекаря. От лодки с визгом и смехом побежали двое мальчишек и девчонка — чумазые, растрепанные — типичные дети города.
В столице таких маленьких бродяжек много. В провинциальных городках их было меньше. Почему? Видимо — люди там отзывчивее, чем столичные жители, и не позволяют детям оставаться беспризорными. А может — сирот в провинции было меньше потому, столица вечно бунтовала или воевала, а значит — поломанные судьбы, беда, сироты, беспризорники.
Впрочем — лекарь обычно об этом мало задумывался. Как и все обычные люди он проходил мимо маленьких живых осколков жизни, спеша по своим важным делам. И только теперь, оказавшись на самом дне, бездомный, голодный, без крыши над головой он почему‑то вспомнил тех, столичных детей и горько усмехнулся — теперь и он беспризорник. Беспризорный старик…
Жересар выполз из‑под лодки, поднялся, отряхнув колени, и хмуро, уже без улыбки посмотрел вслед детишкам. Впрочем — он уже давно не смотрел весело. Чему веселиться‑то? Это проклятые боги сговорились испытывать на нем всю свою изощренную фантазию. Проклятые небесные извращенцы! Лекарь сплюнул, потом не выдержал и погрозил небесам кулаком — хрен возьмете!
Для верности сделав небу еще и неприличный жест, коим он показывал, как имеет Создателя и богиню любви вместе с богиней смерти, лекарь побрел по берегу туда, где виднелся высокий забор, ограждавший порт. Ночью Жересар попытался войти на портовую территорию, но охрана его завернула, заявив, что в эту пору в порт могут войти и выйти только те, кто имеет специальное разрешение от портового начальства. Или никто. И чтобы он сваливал отсюда, пока не получил по башке древком копья.
В очередной раз получать по башке Жересар не хотел, потому ушел от караулки со всей возможной скоростью.
Где‑то все‑таки нужно было перебыть ночь, потому, обойдя порт по широкой дуге, под деревьями, торчавшими возле косогора, лекарь подыскал под ночлег старую рыбацкую лодку, некогда выброшенную на берег могучей рукой морского ветра. Ночь была тихой, чистой, звездной, безветренной, так что замерзнуть Жересар не боялся. Следовало скрыться от любопытных глаз — до того часа, когда откроется проход в порт. На всякий случай. После того, что с ним произошло в Шусарде, лекарь не собирался пускать дело на самотек. Хватит глупых приключений.
До утра оставалось совсем немного — часа три — четыре, и провести их лекарь решил как можно комфортнее — если считать за комфорт кучку прелых рыбацких сетей, пахнущих тухлой рыбой и пылью — на них Жересар и устроился. Спал он как убитый, и похоже, что во сне скатился с кучки сетей, после чего голова оказалась снаружи, высунувшись из‑под лодки — чем воспользовались детишки, тыча его сухим прутиком, валяющимся теперь на гальке. Развлеклись, так сказать…
Жересар не знал, что берег моря возле порта служил нищим людям чем‑то вроде «банка», где они иногда получали неожиданные подарки в виде выброшенного на берег трупа, с которого можно неплохо разжиться одеждой, или даже спрятанными на теле монетами.
Заметив спящего лекаря дети вначале сочли его мертвым, чему очень обрадовались — такие подарки перепадали им не часто — взрослые нищие перехватывали все лучшие трупы, а каждое тело могло дать самое меньше два серебряника, а попробуй‑ка их заработать в этом злом городе! А два серебряника — это много хлеба и много соуса, оставшегося в трактире после того, как все мясо из сковороды съели. Нет ничего лучше пахучего свежего хлеба, макнутого в коричневую, острую подливу! Увы, сегодня судьба не благоволила трем попрошайкам, которые скоро пополнят армию уличных воров и разбойников.
Солнце уже полностью показало свой сияющий лик суматошному миру, потому следовало поторопиться — ворота в порт открывались с рассветом, и там уже кипела бурная деятельность — причаливали суда, не успевшие причалить до закрытия, грузились те, кто провел ночь у причала и отходили груженые суда.
Через полчаса Жересар подходил к открытым воротам. Предварительно он как следует вымылся освежающей морской водой и прополоскал испачканные в крови рубаху и куртку, решив, что при первой же возможности выстирает их в пресной воде, иначе соль испортит одежду, а ее у него было маловато.
В воротах на него никто не обратил внимание. Ну — идет себе мужик звероподобного вида, и пусть идет — тут каждый второй грузчик то ли зверь, то ли бык — особенно когда побегает с тюками весом с человека.
