– Ты не ходишь в школу! Учеба – это главное! Если бы ты хоть на занятиях появлялась!
– Ну, пойду я туда. Тебе легче станет? Нет! Ты все равно будешь из себя тут страдание разыгрывать!
Это было ужасно. Ничего страшнее мама никогда не слышала. На негнущихся ногах она вышла из комнаты. Перед глазами все прыгало, свет вокруг лампы множился, дробился фантастической радугой. Ботинки… ботинки были на месте. Она пошла на кухню. На столе – батон, крошки, нож. Мама потянулась убрать хлеб в пакет, чтобы не заветрил, но стало вдруг все равно. При чем тут хлеб? Почему хлеб жалко, а ее нет?
Потом она долго плакала в ванной. От бессилия. Понимала: она ничего не может сделать. Может только ждать. На день-два ее еще хватит, но не больше. В голове крутились и крутились обвинительные слова. Они были правильные. Агата должна вести себя по-человечески, она должна слышать, должна ходить в школу, должна ставить обувь на место, должна каждый день принимать душ.
Должна!
«Да пошла ты, – слышала мама в ответ. – Надоела!»
Что она могла? Ругать Агату, бить ее, водить по врачам, ходить с ней за руку? Все было, было, ничего не помогло. Ничего не поможет.
Мама вышла из душа. Тишина квартиры давила. За дверью Агаты тоже тишина. Там она, нет?
Своя комната показалась старой и мертвой. Стены давили.
Надо зайти к Агате, проследить, чтобы она расправила кровать, чтобы почистила зубы, чтобы собрала рюкзак на завтра.
Утром хлеб так и остался лежать на столе. Черствый. Теперь его лишь на корм голубям и уткам. Они раньше ходили с Агатой в парк. Девочке нравились утки. И белки. Она их кормила с руки. Раньше…
Не стала даже пить чай, стояла у окна, ждала.
Хлопнула одна дверь, хлопнула другая. Агата пошла в туалет.
– Надо что-то делать, – тихо сказала мама.
Шаркали шаги.
– Тебе надо, ты и делай, – ударило в спину.
– Ты идешь сегодня в школу?
– Иду. На второй урок.
Второй урок. Мама уже уйдет, на работу, ей к девяти.
– Во сколько сегодня придешь?
– Синявина к себе звала. У нее днюха.
На мгновение вернулась жизнь. День рождения – как будто из прошлого, что-то хорошо забытое, радостное.
– Ты придумала, что ей подарить? – спросила, торопясь. – Есть деньги на подарок?
Дверь комнаты захлопнулась, отсекая последний вопрос.
Мама ждала, надеясь на чудо. Сейчас… вот-вот… сию секундочку дверь откроется и к ней вернется прежняя Агата. Нет, не добрая милая девочка, она такой никогда не была. Агата всегда была огненной, всегда резкой. Но сейчас… сейчас был пепел, не огонь.
– Иди к психологу, – посоветовали на работе. – Тут нужен специалист.
К специалисту идти было страшно. Почему она должна чужому человеку рассказывать о своих неудачах? И потом – ничего еще не произошло. Надо всего лишь подождать. Немного. Она сейчас вдохнет воздуха на работе и снова попробует с Агатой поговорить. Мама представила этот разговор и зажмурилась.
Психологом был мужчина с незапоминающимся лицом. Вроде красивый, вроде участливый, но отвернись – не вспомнишь.
– Она вами манипулирует.
– Что?
Врет! Нагло придумывает. Чтобы ее Агата издевалась над любимой мамой?
– Испытывает зону своего влияния. Вы ругаете свою дочь?
– Да.
– Ударить хочется?
Вопрос был прост в своей искренности. Но ведь бить детей нельзя, за это могут отдать под суд. Столько случаев, когда детей забирали! Но этот бесцветный мужчина все знает. Смотрит, чуть улыбается.
– Я скажу по-другому. – Мужчина уселся в кресле поудобней. – Мы кричим и деремся, только когда нам не все равно. Если человек безразличен, мы и переживать не будем. Но если нас что-то задевает, вот тут мы восстаем. Вы переживаете за Агату, вам обидно, что она так себя ведет, вам не все равно, что с ней происходит. Именно поэтому она такая. На ваше доброе слово она будет отвечать грубостью. Потому что ее грубость ничего не изменит в вас. Вы все равно будете ее любить, будете готовить ужин, спрашивать про школу, покупать одежду. Ваша дочь понимает свою безнаказанность. И каждый раз проверяет ее границы. Раньше против ее хулиганства был ваш авторитет. До какого-то возраста дети еще боятся взрослых, опасаются учителей. Но в тринадцать-четырнадцать лет это заканчивается. Они понимают, что взрослые ничего им сделать не могут. Максимум – наорать или ударить. Но можно наорать в ответ, на удар ответить ударом, или, что еще страшнее, они могут просто уйти, чтобы вы еще больше переживали.
– Вы предлагаете мне умереть? – Мысль была неожиданной, но на мгновение показалась спасительной.
Психолог усмехнулся. Нет, у него были другие предложения.
И тут мама вспомнила, что можно сделать, когда сил больше не останется.
Глава вторая
Лекарство для мамы
Агата забыла, что у них дома есть телефон. Стационарный, с проводом, с большой черной трубкой и массивной базой. Трезвонило не в ее комнате. Где-то в недрах квартиры.
Она не сразу поняла, что именно издает такие противные звуки. Поначалу звонки неплохо вписывались в канву музыки, а потом стали из нее выбиваться.
Агата подождала – трубку должна была взять мама. Не брала. Ушла уже. Почему всегда все не вовремя? Особенно у мамы. Наверное, это она и звонит. Проверяет. Ну конечно! Это мама умеет делать хорошо. Лезть, мешать и проверять.
– Варнаева? – ворвался в трубку возмущенный крик человека с одышкой. – Ты почему не в школе?
– Это кто? – После долгого молчания голос был хриплый.
– А разговаривать со взрослыми с уважением тебя не учили? Это Дарья Викторовна. Не узнала?
Агата оглядела прихожую. И чего она раньше не ушла? Не так. Зачем она телефон нашла?
– Здравствуйте, Дарья Викторовна, – печально произнесла Агата. – Извините, пожалуйста, но у меня очень мало времени.
– Надеюсь, ты торопишься в школу?
– Нет, я тороплюсь в больницу. У меня мама в тяжелом состоянии. Мне сейчас надо в аптеку за лекарствами и туда.
– Какую больницу? – опешила учительница.
– Пятьдесят третью, клиническую. У мамы тяжелая форма воспаления легких. Надо делать МРТ и постоянные капельницы. Две недели уже. Процедура через час, мне бы не опоздать.
Повисла пауза. Было слышно шуршание – классная перекладывала трубку из руки в руку.
– Да? – со вздохом произнесла наконец. – А сама ты как? Еду кто готовит? Что с деньгами?
– Нормально. У мамы есть сестра, она приходит иногда. Но мне уже надо бежать. Нельзя задерживать процедуры, а я еще лекарство не привезла. А там может быть очередь. И еще в аптеку…
– Конечно-конечно. – В голосе учительницы появилось сожаление. – Тебе какая-нибудь помощь нужна?
– Что вы! Спасибо. Я справляюсь. – Агата смотрела на свою куртку. Сейчас одеться – и на улицу. Пока еще кто не проявился. – Вы меня извините. Тут еще должны из больницы позвонить. Я, наверное, завтра приду взять уроки. Если маме будет полегче.
– Не торопись, не торопись. Что же ты раньше не сказала? Мы это как-нибудь решим. Передавай привет маме. Пускай скорее поправляется.
Агата повесила трубку, глянула на старенький аппарат со стертыми клавишами и выдернула вилку из розетки. Тупой пережиток прошлого этот телефон. И зачем только мать за него платит?
В чате появился Емельянов. Ты смотри, не одна она забила на уроки.
«Когда будет готово?» – вывела она вопрос.
Емельянов тянул. Он любил создавать вокруг себя таинственность, еще и улыбался все время как дебил.
«Не плачь, подруга! – отозвался он минут через десять – дурацкая манера тянуть время. – Все почти сделано!»
«Почти – это не все! Твои ставки падают».
И через пять минут – Агата успела про него забыть:
«Не суетись, заказчик. Наши ставки на высоте. Слава Ассанжа освещает нам путь».
«Что там?»
Пауза, пауза… Куда он пропадает?
«Переписка учителей. Крутняк! Они друг про друга такое вываливают…»
Агата приподняла один наушник. Ей показалось, что опять звонили. Нервная она стала последнее время. Кто будет звонить по выключенному телефону? А для матери вроде еще рано. Для матери она еще в школе. А то бы тоже телефон оборвала. У нее талант – звонить в самый неподходящий момент.
«Что там?»
«Держи свой дневник. Ставь хоть шестерки».
На экран вывалилась страница ее дневника. В графе «пользователь» значилось «классный руководитель». Чудненько! Андрюха вскрыл пароли дохлого электронного журнала, и теперь она может стереть мешающие ей жить «энки». Пускай их лучше не будет, чтобы некоторые не нервничали.
«Ты только не усердствуй. А то запалимся».
А что? Пятерок в ряд поставить, и пускай другие доказывают, что они не верблюды.
«Ништяк! Сейчас мы эту школу взорвем!»
Агата оторвалась от размышлений, что себе вывести по русскому – четверку или тройку.
«Что там у тебя?»
«Сайт «ВикиЛикс» продолжает свою работу».
Заблямкали сигналы пришедших писем.
«Что?»
Агата почувствовала, что наушники давят ей на голову, музыка впивалась в мозги. Сдернула их. На экран одно за другим выплывали письма. В первую секунду она не понимала, к кому это обращаются по именам Даша, Сережа, Мишка. Отчества пристроились сами. Дарья Викторовна, Сергей Игнатович, Михаил Алексеевич. Учителя писали коллегам письма, обсуждая занятия. Выглядело это прикольно. Они как маленькие дети обзывали друг друга дураками, козлами и неучами, не прощая малейших мелочей.
