– Ты ужинать будешь?
– Спасибо! Я потом.
Агата успела загрузить ноутбук и найти нужный трек, когда почувствовала, что на пороге комнаты кто-то стоит. Она чуть приподняла один наушник.
– Агата, – робко начала мама. – Я сегодня ходила к психологу в специализированный центр. Умный, профессиональный человек. Он просит прийти к нему на прием.
Наушник с щелчком вернулся на ухо. Агата развернула чат, нашла Емельянова.
«Прикинь, – забила она, – моя мать хочет меня в дурку сдать».
«Нормально так…» – минут через пять отозвался Емеля.
– Тебя бы туда кто сдал, – проворчала Агата. – Психов вокруг развелось. Дышать нечем. Ходят следят, чашки на столе переставляют.
Интересно, где он сейчас сидит. Вряд ли дома. В каком-нибудь компьютерном клубе прожигает ее деньги.
– Агата! – распахнула дверь мама.
Хоть бы стучала.
– Я занята, – прошипела Агата. – Ты можешь пять минут без меня прожить?
– Я все-таки волнуюсь.
– Ну поволнуйся о себе. Я о себе сама волноваться буду.
– Что у тебя происходит?
– Ты в комнату пришла.
Мать захлопнула дверь.
Чудно! Сначала распахивает, потом хлопает. И кого после этого надо посылать к психологу?
Что-то на столе Агате мешало. А! Стопка тетрадей. Ну и что там понаписал их Эйзенштейн? Она открыла верхнюю тетрадь. По ногам мазнул сквозняк: дверь приоткрыли, заглянули. Агата передернула плечами – ненавидит она эти подглядывания.
Агата ногами оттолкнулась от стола, отъезжая в кресле до кровати.
Дверь с легким щелчком закрылась. Агата сунула руки в карманы, прогоняя из себя забурлившее раздражение. Какая-то бумажка. О! Деньги. Отдать Емеле? Или себе оставить? Себе оставить, на что потратить? Ничего-то Агате было не нужно. Бедная она…
Пирог с грибами оказался вкусный. Агата ела его, стоя на кухне и изучая магнитики на холодильнике. Когда-то она была дурой, ездила с родичами по свету. Карелия, Финляндия, Алтай, Эстония. Да, были времена. Сюсюкались, восторгались. В чем-то она была талантлива. Забыла уже в чем. Еще она всех любила, особенно маму. Потому что они были вдвоем, и больше им никто не был нужен. Но это вечное повторение скучно. Да и постоянно держаться за руку – ладонь вспотеет. Особенно когда за тобой все время следят. А у матери последний год как переклин пошел – каждую минуту проверяет. Собрала ли портфель. Что сегодня ела. Как оделась. И еще в комнату постоянно лезет, убирается! Повыкидывать бы все вещи, чтобы убирать нечего было.
Мысли мешали спать. Перекатывались в голове тяжелыми валунами. Хотелось, чтобы было так, как надо, а не так, как всегда.
Утро выдалось невыспавшееся. Пасмурное и мятое. Оставалось только бежать.
– Варнаева! Как мама?
Вопрос был с издевкой. Агата оглянулась, чтобы найти причину, по которой Дарья Викторовна с ней так говорит. Причин не было. Был вяло живущий класс. С утра еще сонный, с трудом вспоминающий, кто и что сделал.
– Нормально, – равнодушно ответила Агата. – Я ее сегодня еще не видела.
– Удивительно, а вроде в одной квартире живете.
Учительница странно смотрела. И еще эта улыбка, подпирающая пухлые щеки.
– Я тоже в одной квартире с тараканами живу, но мы с ними не встречаемся, – крикнул Волков. Он не терпел, когда на него не обращали внимания.
– Ой, тебя забыли спросить, – подняла тяжелую руку Дарья Викторовна. – А ну, тихо! – Ладонь хлопнула по столу.
Агата пришла в школу из любопытства. Школьный сайт закрыли, но учительские письма успели разлететься по классам. Самые шустрые принесли распечатки. По секрету передавались цитаты. Школа, как гудящая бормашина, сотрясалась, гудела, хихикала. Учителя ходили злые. Но не все. Дарья Викторовна, например, была абсолютно спокойна и даже как будто довольна жизнью.
– Шутники! – отмахивалась она от шепотков и переглядов. – Вашу переписку пора почитать, какую глупость вы друг другу пишете. Варнаева, а ты чего улыбаешься?
– Это не я улыбаюсь. Это Емеля.
Андрей расплылся в еще большей улыбке, теперь она разрезала его лицо от уха до уха.
– Поулыбайся своей маме, которую ты в больницу отправила.
– А что, она уже выздоровела? – Агата глянула на учительницу с интересом.
– Представь себе. Я с ней утром разговаривала.
Опа… По-хорошему, надо было не отводить взгляда. Так и смотреть в это старое лицо, на эту тусклую кожу, на тяжелые мешки под глазами. Но Агата невольно оглянулась, выбирая, кто ей сейчас посочувствует. И остановилась на Ваське Трубаче. Он кивнул ей в ответ, и она перевела взгляд на Ванечку. У, правдоруб. Сидит с таким видом, словно все понимает и всех жалеет.
– Молчишь? – Дарья Викторовна не злилась. Сейчас в ней было все что угодно, но только не раздражение. Любопытство. Это взбесило.
– Это была шутка, – процедила сквозь сжатые зубы Агата.
– А чего такое? Чего? – прыгало по классу.
– Шутка? Загонять собственную мать в гроб?
– Ой, ну хотите, я сама туда лягу, – фыркнула Агата.
Сесть бы уже и чем-нибудь заняться, а не стоять, переминаясь, глядя по углам.
– Ты ляжешь, как же! Вокруг всех положишь сначала.
Вот чего Емеля сидит и лыбится? Ему весело, ненормальному?
– А тебе все равно, как я посмотрю, – Дарья Викторовна заметила равнодушие ученицы.
– Да что такое! – верещал Волков.
– Нет, не все равно. – Улыбку уже нельзя было сдержать. – Пирог вкусный был. Спасибо.
– На здоровье, – медленно произнесла учительница.
Спокойствие этих слов сбивало. Рождалось ощущение, что Агата что-то пропустила. Что обман с мамой – это только повод для чего-то большего.
– С журналом, я так понимаю, тоже была твоя шутка?
– Здрасьте! – опешила Агата. – Я-то тут при чем? Теперь все будете на меня валить?
– Посещаемость исправила.
– Кто же из-за посещаемости пароли ломает? Вы у Стрельцова проверьте. Наверняка это он себе пятаков наставил.
Ванечка хмыкнул, поднимая над головой сжатые руки, в знак поддержки и солидарности.
– Так держать, сестра! – крикнул радостно он.
– Подавись, – процедила Агата.
– Весело живешь. – Дарья Викторовна прошла перед доской, заставляя всех смотреть на себя. – Но это пока маленькая. А вырастешь, как жить будешь?
– Весело, – буркнула Агата, окончательно запутавшись. А поэтому ляпнула неожиданное: – Тобой, что ли, становиться?
– А чем я тебя не устраиваю?
Все зашевелились, радостно загыкали. Смешки вырывались из сжатых губ, скакали по партам, тонули в шуршании ног под стульями, в стоне линолеума.
– «Смотрюсь в тебя, как в зеркало», – пробурчала Агата, отворачиваясь.
– Не нравлюсь?
– Чему тут нравиться?
Класс притих.
– Вырастать, становиться взрослым, чтобы стать как кто? Как вы? – Слова заставляли Агату гнуться вперед. – Как мать? Чтобы потом про других учителей пургу писать?
– Варнаева, ты чего? – прошептал Волков.
Дарья Викторовна качнула головой, смаргивая, как будто хотела сменить одну картинку – с учениками – на другую.
– Ты сначала проживи эту жизнь, а потом сравнивай, – тихо произнесла она. – Такой же будешь.
– Не буду!
Класс облегченно хихикнул, понимая, что буря прошла стороной.
– Будешь, будешь, – ласково произнесла Дарья Викторовна. – Без вариантов.
– Да ладно! – вяло отбивалась Агата.
– Смотри. – Учительница повернулась к классу, и все, затаив дыхание, ждали ее слов. – В школу ты сейчас не ходишь и еще какое-то время будешь ломаться, прогуливая и придумывая способы, как обмануть мать и администрацию. Значит, год дотянешь плохо, в следующем году вряд ли будет лучше. Мы же все такие неординарные! Все такие непохожие на других. Все учатся – я не буду. Ладно. Не хочешь учиться – не учись. Нарисуют тебе твои трояки. Но с таким аттестатом ты не сможешь найти нормальную работу. Без денег поскорее выскочишь замуж, родишь, осядешь дома. Рвения к здоровому образу жизни я в тебе не замечаю, значит, расплывешься. На успех ты не нацелена, значит, никаких перспектив и хорошего университета.
– Не собираюсь я замуж! – буркнула Агата.
Трубач сиял. Уж не себя ли он увидел в роли мужа?
– Тогда жить тебе вместе с матерью до смерти, стать злой и циничной.
– Не буду я жить с матерью!
– А где ты будешь жить?
– На Канарах! – влез Волков.
– Это банально. Ты превратишься в то, против чего сейчас восстаешь. Станешь как все. Серой и посредственной.
– Чего это я буду посредственной? Может, я знаменитостью заделаюсь?
– Опоздала ты становиться знаменитостью. Для этого усилия надо прикладывать. А ты бессильная.
– Чего это? – Слова закончились. Душу переполняло возмущение.
– Того это! Что ты сделала? Ничего! Голова грязная, ботинки заляпаны. О чем с тобой говорить – непонятно.
– О погоде! – выкрикнул Волков.
– Если только о погоде… – Дарья Викторовна пошла к столу.
Агата чувствовала, как от ярости у нее шевелится челюсть, но слов не было.
