Мелтон слегка скривился, но на его лицо тут же вернулась маска невозмутимости. Он был строен, изящен, почти хрупок, однако держался уверенно и властно.
– Вас расстреляют, – сказал майор. – В вашем распоряжении один час, чтобы приготовиться.
Он помедлил, бросив взгляд на лейтенанта, как будто боялся показаться своему подчиненному излишне великодушным, но продолжил:
– Если кто-то из вас захочет написать что-нибудь – может быть, письмо, – я пришлю сюда своего отрядного писаря.
Мелтон кивнул Макдональду, повернулся на каблуках и вышел.
Это был мрачный час. Несколько человек воспользовались предложением пера и чернил и упорно царапали каракули на бумаге, держа листы, за неимением другой твердой поверхности для письма, на наклонной деревянной трубе. Другие тихо молились или просто сидели в ожидании неизбежного.
Макдональд попросил пощады для Джайлза Макмартина и Фредерика Муррея, сказав, что им всего семнадцать, их нельзя подвергать той же каре, что и старших. В этой просьбе ему было отказано, и юноши сели рядом, взявшись за руки и отвернув к стене побледневшие лица.
Глядя на них, да и на других тоже, верных друзей и отважных солдат, Джейми ощущал щемящую печаль, но по поводу собственной участи чувствовал лишь облегчение. Ему больше не о чем беспокоиться, больше нечего делать. Он сделал все, что мог, для своих людей, своей жены, своего еще не рожденного ребенка. Пусть же теперь придет конец его телесным страданиям и он упокоится с миром.
Скорее для формы, а не потому, что он испытывал нужду в этом, он закрыл глаза и начал, как всегда по-французски, читать покаянную молитву. «Mon Dieu, je regrette…» Но он не испытывал раскаяния, да и поздно было о чем-либо сожалеть.
Его мучил вопрос, произойдет ли его встреча с Клэр сразу после смерти, или ему, как и ожидалось, придется принять в наказание некоторое время разлуки. В любом случае он увидит ее снова; за это убеждение Джейми цеплялся гораздо крепче, чем за догматы церкви. Бог подарил ему Клэр, Он ее ему и вернет.
Забыв о молитве, Джейми мысленно представил себе лицо Клэр, изгиб щеки и виска, высокий чистый лоб, который ему всегда хотелось поцеловать в маленькое гладкое местечко между бровями, у верхушки носа, между ясными янтарными глазами. Он сосредоточил внимание на форме ее рта, тщательно представляя полные нежные губы и их несравненный вкус. Звуки молитвы, шорох перьев и едва слышные всхлипывания Джайлза Макмартина стихли в его ушах.
Мелтон вернулся после полудня. На сей раз кроме лейтенанта его сопровождали писарь и шестеро солдат. И снова майор задержался на пороге, но Макдональд поднялся раньше, чем он успел заговорить.
– Я пойду первым, – сказал он и ровным шагом направился через дом.
Когда он пригнул голову, чтобы пройти в дверь, лорд Мелтон положил руку ему на плечо.
– Будьте любезны назвать свое полное имя, сэр. Мой писарь занесет его в реестр.
Макдональд взглянул на писаря, и уголок его рта дрогнул в слабой горькой улыбке.
– Список трофеев? – Он пожал плечами и выпрямился. – Дункан Уильям Маклеод Макдональд из долины Ричи. – Он вежливо поклонился лорду Мелтону. – К вашим услугам, сэр.
Затем Макдональд вышел за дверь, и вскоре неподалеку раздался звук одного-единственного пистолетного выстрела.
Юношам разрешили пойти вместе. Они вышли, крепко держась за руки. Остальных выводили по одному, каждого просили назвать имя, чтобы пополнить реестр. Писарь сидел на табурете у двери, склонившись над разложенными на коленях бумагами, и не поднимал головы, когда люди проходили мимо.
Когда наступил черед Эвана, Джейми с трудом оперся на локти и сжал руку друга так крепко, как мог.
– Мы скоро встретимся, – прошептал он.
Эван лишь улыбнулся, наклонился, поцеловал Джейми в губы и ушел.
Наконец в помещении остались шестеро пленников, которые не могли самостоятельно передвигаться.
– Джеймс Александр Малькольм Маккензи Фрэзер, лэрд Брох-Туараха, – медленно произнес Джейми, четко выговаривая каждую букву, чтобы писец успел записать, после чего поднял глаза на Мелтона. – Милорд, я должен просить вас оказать мне любезность и помочь встать.
Вместо ответа Мелтон уставился на него, и выражение отстраненной неприязни на лице лорда сменилось чем-то похожим на подступающий ужас.
– Фрэзер? – повторил он. – Из Брох-Туараха?
– Так оно и есть, – терпеливо сказал Джейми, мысленно негодуя из-за этой нелепой задержки.
Смириться с тем, что тебя ждет расстрел, – это одно, а слышать, как убивают твоих друзей, – другое, и нервы это отнюдь не успокаивает. Мало того что ему приходилось опираться на дрожавшие от напряжения руки, так еще и внутренности, явно не разделявшие высоких устремлений духа, тоже начинало пробирать предательской дрожью.
– Черт побери, – пробормотал англичанин.
Он наклонился, вгляделся в лицо лежавшего в тени у стены Джейми, потом повернулся и поманил к себе лейтенанта.
– Помоги мне перенести его на свет, – велел майор.
Они сделали это довольно бесцеремонно, и Джейми застонал, потому что движение вызвало в ноге резкую боль, пронзившую его до макушки. На миг у него закружилась голова, и он упустил то, что говорил ему Мелтон.
– Ты тот самый якобит, которого прозвали Рыжим Джейми? – нетерпеливо повторил англичанин свой вопрос.
На Джейми накатила волна страха: если признаться, что он и есть пресловутый Рыжий Джейми, они его не расстреляют. Они отвезут его в Лондон, чтобы судить как важного государственного преступника и казнить публично. Сначала вздернут на виселицу, а потом, полузадушенного, сбросят на эшафот, чтобы вспороть живот и вырвать внутренности. Внутренности откликнулись на эту мысль бурчанием – похоже, их подобная перспектива тоже не радовала.
– Нет, – сказал он как можно тверже. – Давайте побыстрее с этим. Не тяните, а?
Оставив его слова без внимания, Мелтон опустился на колени, рванул ворот рубашки Джейми, схватил за волосы и откинул назад его голову.
– Проклятье! – сорвалось с уст Мелтона, и его палец уткнулся в шею шотландца чуть выше ключицы.
Там находился маленький треугольный шрам, почему-то чрезвычайно взволновавший майора.
– Джеймс Фрэзер из Брох-Туараха. Рыжие волосы и треугольный шрам на шее.
Мелтон отпустил волосы и откинулся с колен на пятки, рассеянно потирая подбородок. Потом он пришел в себя, повернулся к лейтенанту и, указав жестом на пятерых оставшихся пленных, приказал:
– Забери остальных.
Его люди подняли и вывели оставшихся шотландцев, а сам он остался стоять над Джейми, сдвинув брови в угрюмом раздумье.
– Мне нужно подумать, – сказал Мелтон. – Черт, мне нужно подумать!
– Подумайте, – откликнулся Джейми, – если есть о чем. А я прилягу.
Они усадили его, прислонив к дальней стене, раненая нога была вытянута перед ним, но оказалось, что, пролежав два дня пластом, он уже не имел сил сидеть. Перед глазами заплясали огоньки, и он повалился на бок, припав к земляному полу и закрыв глаза, чтобы справиться с накатившим головокружением.
Мелтон бормотал что-то себе под нос, но Джейми не мог разобрать ни слова, к чему, впрочем, вовсе и не стремился. В сидячем положении, на солнечном свету, он в первый раз ясно рассмотрел свою ногу и теперь был совершенно уверен, что в любом случае не доживет до виселицы.
От середины бедра вверх распространялась зона воспаления, болезненная краснота была ярче, чем разводы засохшей крови. Сама рана гноилась: теперь, когда смрад от немытых тел и гниющих ран других людей уменьшился, он ощущал слабый сладковатый запах собственной разлагающейся плоти. Мгновенная смерть от пули в голову казалась куда предпочтительнее, чем долгое, мучительное умирание от гангрены. С этой мыслью, припав горячей щекой к прохладной, успокаивающей, как материнская грудь, земле, он соскользнул в полузабытье.
То был не сон, лишь некая отрешенность, из которой его вырвал и вернул к действительности настойчиво звучавший в ушах голос Мелтона.
– Грей, – произносил голос, – Джон Уильям Грей! Вы знаете это имя?
– Нет, – сказал он, плохо соображая из-за слабости и лихорадки. – Послушайте, сударь, стреляйте и уходите, ладно? Я болен.
– Это было близ Кэрриарика. – В голосе Мелтона звучало тревожное нетерпение. – Юноша, светловолосый юноша лет шестнадцати. Вы повстречали его в лесу.
Джейми, прищурившись, поднял глаза на своего мучителя. Жар уже сказывался на его зрении, но да, в этом тонком лице с большими, почти девичьими глазами действительно угадывалось что-то знакомое.
– А-а, – сказал он, выхватив одно лицо из потока образов, хаотично круживших в его сознании. – Тот мальчишка, который хотел меня убить. Да, припоминаю.
Тогда он сломал Джону Уильяму Грею руку, а сейчас воспоминание о тонкой кости юноши преобразовалось в ощущение руки Клэр, которую он вырывал из хватки камней. Прохладный влажный ветерок погладил его лицо ее нежными пальцами.