Вернувшись в кабинет покойного преподобного Уэйкфилда, я с облегчением опустила книги на стол и рухнула в кресло у камина, а Роджер пошел на кухню за стаканом лимонада.
Несколько глотков кисловато-сладкой жидкости позволили мне восстановить дыхание, но стоило бросить взгляд на стол, на лежавшую там стопку книг, как сердце учащенно забилось.
Есть ли там что-нибудь о Джейми? Мои ладони, сжимавшие холодное стекло стакана, внезапно вспотели, и я постаралась отогнать эту несвоевременную мысль. Не заглядывай слишком далеко вперед, предостерегла я себя. Посмотрим, что удастся обнаружить, а уж там видно будет, как поступить.
Роджер скользил взглядом по корешкам книг и подшивок, пытаясь найти другие возможности. Преподобный Уэйкфилд, ныне покойный приемный отец Роджера, помимо пасторского служения был еще и историком-любителем, завзятым краеведом и ужасным барахольщиком – на его полках вперемежку теснились букинистические и современные издания, раритеты и дешевые брошюры, подшивки журналов, папки с газетными вырезками и другие материалы.
Поколебавшись, Роджер опустил руку на стопку книг на ближайшем столе. То были книги, написанные Фрэнком, – впечатляющее достижение, насколько я могла судить, прочтя хвалебные отзывы, напечатанные на запыленных суперобложках.
– Вы когда-нибудь читали это? – спросил он, взяв томик, озаглавленный «Якобиты».
– Нет, – ответила я, сделала еще один глоток лимонада и закашлялась. – Нет, я не могла.
После возвращения я решительно отказалась иметь дело с какими-либо материалами, относившимися к истории Шотландии, хотя Фрэнк специализировался, в частности, на восемнадцатом веке. Зная, что Джейми мертв, вынужденная жить без него, я старалась избегать всего, что могло вызвать в памяти его образ. Правда, все эти старания ничего не давали – как можно было выбросить его из головы, когда Брианна ежедневно напоминала о нем самим своим существованием. Но так или иначе, я просто не могла читать ничего из того, что имело отношение к этому пустому, никчемному Красавчику принцу Чарли или его несчастным сторонникам.
– Понятно. Я просто подумал: может быть, вы знаете, что есть шанс обнаружить что-то полезное.
Роджер умолк, на его скулах выступил румянец.
– А… э-э… ваш муж – я имею в виду Фрэнка, – поспешно добавил он. – Вы говорили ему… э-э… о…
Вконец смутившись, он не закончил фразу.
– Разумеется говорила! – ответила я, кажется излишне резко. – А как вы это себе представляете – я захожу в его кабинет после того, как отсутствовала три года, и говорю: «О, привет, дорогой, что бы ты хотел сегодня на ужин?»
– Нет, конечно нет, – пробормотал Роджер.
Он отвел взгляд в сторону и уставился на книжные полки, смутившись так, что побагровела даже шея.
– Прошу прощения, – сказала я, глубоко вдохнув. – Вы задали правильный вопрос, просто рана еще не совсем зажила.
Вернее было бы сказать: «вовсе не зажила». То, насколько она оказалась свежа, удивило и испугало меня, и, поставив стакан на стол, я подумала, что, если разговор на эту тему продолжится, мне потребуется что-нибудь покрепче лимонада.
– Да, я рассказала ему все. О камнях, о Джейми. Обо всем.
Некоторое время Роджер молчал, глядя на стопку книг Фрэнка с фотографией автора на задней обложке – худощавого, смуглого и привлекательного, улыбающегося потомкам.
– И он поверил вам? – тихо спросил Роджер.
От лимонада мои губы стали ужасно липкими, и мне пришлось облизать их, прежде чем ответить.
– Нет, – сказала я. – Поначалу нет. Он решил, что я сошла с ума, даже повел меня к психиатру.
Я издала смешок, хотя это воспоминание вызвало такую волну ярости, что у меня непроизвольно сжались кулаки.
– А потом? – Роджер повернул ко мне бледное лицо, на котором выделялись сверкающие от любопытства глаза. – Что он подумал?
Я глубоко вздохнула и закрыла глаза.
– Не знаю.
* * *В крохотной клинике в Инвернессе витали ставшие для меня совсем чужими запахи карболки и крахмала.
Я не могла думать и старалась не чувствовать. Возвращение оказалось куда более пугающим, чем мое путешествие в прошлое, ибо там меня оберегал защитный слой сомнений и неверия в то, что происходит, вкупе с надеждой на спасение. Теперь я слишком хорошо знала, где нахожусь и что спасения нет. Джейми мертв.
Врачи и сиделки старались говорить со мной по-дружески, кормили и поили, но во мне не было места ни для чего, кроме печали и ужаса. Когда у меня спросили имя, я назвала его, но больше ничего говорить не стала.
Лежа в чистой белой постели, я сцепила пальцы на своем уязвимом животе и закрыла глаза, желая видеть лишь дождливую вересковую пустошь и лицо Джейми, то, что успело запечатлеться в памяти перед вступлением в круг камней. Было понятно, что новое окружение, если смотреть на него слишком часто и долго, неизбежно заставит эти образы потускнеть и заменит их знаками обыденности, лицами сиделок или вазой с цветами возле моей кровати. Я украдкой прижала один большой палец к основанию другого и с отстраненным облегчением ощутила шрам от крохотного пореза в форме буквы «J». Джейми оставил этот знак по моей просьбе – его последнее прикосновение к моей плоти.
Не знаю, сколько времени длилось это состояние. Порой я проваливалась в сон и возвращалась к последним дням якобитского восстания. Снова видела мертвеца в лесу, Дугала Маккензи, умиравшего на полу Куллоден-хауса, и оборванных горцев, вповалку спавших в грязных траншеях перед той бойней.
Пробуждение, как правило резкое, с испуганным криком или жалобным стоном, возвращало меня к запаху антисептиков и успокаивающим речам персонала, казавшимся невнятными после гэльских боевых кличей. А потом сон снова брал свое, и я проваливалась в него, крепко зажав свою боль в ладонях.
Открыв глаза, я увидела Фрэнка. Он стоял у двери, приглаживая рукой свои темные волосы. Вид у бедняги был нерешительный, но уж этому удивляться не приходилось.
Я снова откинулась на подушки, не глядя на него и не проронив ни слова. Он походил на своих предков, Джека и Алекса Рэндоллов: те же аристократически тонкие, четкие черты и красиво вылепленная голова под рассыпающимися прямыми темными волосами. Правда, помимо небольшого различия в чертах в его облике проступали и внутренние отличия: не было и признаков страха или беспощадности, не было одухотворенности Алекса и высокомерия Джека. Его худощавое, небритое, с кругами под глазами лицо было умным, добрым и слегка усталым. Мне никто этого не говорил, но я знала: чтобы попасть сюда, он гнал машину всю ночь.
– Клэр?
Он подошел к кровати и заговорил нерешительно, как будто не уверенный в том, что я действительно Клэр.
Я и сама-то не была в этом уверена, но кивнула и откликнулась:
– Привет, Фрэнк.
Мой голос – видимо, я отвыкла говорить – прозвучал хрипловато и надсадно.
Он взял меня за руку, и я не отстранилась.
– Ты… в порядке? – спросил он, помолчав.
Глядя на меня, Фрэнк слегка хмурился.
– Я беременна.
В моем дезорганизованном сознании этот момент представлялся очень важным. Я не думала о том, что скажу Фрэнку, если когда-нибудь встречу его снова, но, как только увидела его стоящим в дверях, мысли мои прояснились. Я скажу ему, что беременна, он уйдет, и я останусь одна с образом Джейми, запечатленным в памяти, и жгучим прикосновением, оставшимся на моей руке.
Его лицо слегка напряглось, но он не выпустил мою руку.
– Я знаю. Мне сказали. – Он глубоко вздохнул. – Клэр, ты можешь рассказать мне, что с тобой случилось?
На какой-то момент я ощутила полную пустоту, но потом пожала плечами.
– Наверное, – ответила я устало, собираясь с мыслями.
Говорить об этом не хотелось, но по отношению к этому человеку у меня имелся определенный долг. Как-никак я была его женой.
– Все сводится к тому, что я полюбила другого мужчину и вышла за него замуж. Прости, – торопливо добавила я, увидев, как это признание потрясло его. – Так уж получилось. Ничего не могла с собой поделать.
Этого Фрэнк не ожидал. Он открыл рот, закрыл его и стиснул мою руку так крепко, что я поморщилась и выдернула ее из его хватки.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил он резко. – Где ты была, Клэр?
Неожиданно он встал и навис над кроватью.
– Ты помнишь, что, когда я видела тебя в последний раз, я собиралась к каменному кругу на Крэг-на-Дун?
– Да.
На его лице появилось смешанное выражение гнева и неверия.
– В общем… – Я облизала пересохшие губы. – Дело в том, что я прошла через расколотый камень в этом кругу и оказалась в тысяча семьсот сорок третьем году.
– Не шути, Клэр!
– Ты думаешь, что я придуриваюсь?
Эта мысль показалась мне настолько нелепой, что я не смогла удержаться от смеха, хотя, если вдуматься, что тут было смешного?
– Прекрати!
Я перестала смеяться. Как по волшебству, на пороге появились две сестры. Должно быть, они поджидали в коридоре неподалеку. Фрэнк наклонился и снова схватил меня за руку.