Когда я развернулся, тебя не было в комнате. Тихо, стараясь не мешать, ты поднялся, прикрыл дверь и молча ушёл, не попрощавшись.
Я думал, ты больше не появишься в моей жизни. И в глубине души был благодарен за это знание. Иногда боль отрезвляет, когда её бывает достаточно много, долго и мучительно. Рано или поздно человек не желает болеть и выздоравливает. Но не найдётся ни одного идиота, кто попросит добровольно тыкать ножиком себе в рану. А если ножик уже вбит? И вытащить никак?
Но на следующий вечер раздался привычный звонок в дверь. Я открыл, и в грудь мне ткнулся пакет апельсинов.
Ты стоял на пороге ужасно довольный, жизнерадостный, из-за спины выглядывали Анька, Натаха, Андрей, Ленка - вся наша привычная компашка, решившая навестить болящего. 'Ловко придумал, да? Спасибо, Серг. Ты всегда был заботливым парнем'.
Впервые, посторонившись, я не обратил на тебя внимание. Попросив Аньку помочь сделать чай, на что она просветлела лицом, словно я ей предложение сделал как минимум. Вот так. Вечная ошибка производных.
'Мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает'.
Ты смотрел на меня, я смотрел на тебя, а потом повернулся и ушёл... с Анькой.
Я забыл о тебе, если только это возможно назвать забвением. Поставил клеймо на своей душе, выжигал и вытравливал невидимой кислотой отказа. Приходил домой и, запершись по ночам в ванной, рыдал, засунув полотенце в рот. Каждая секунда рядом с тобой и без тебя превратилась отныне в пытку. Пытка безразличием. Одна из худших человеческих пыток.
Я начал встречаться с Анькой. Я не любил её. Просто я стал с ней встречаться. Дарить цветы, оказывать внимание. И трахаться по необходимости. А когда трахал её, закрывал глаза и думал о тебе. И в такие минуты она кричала и стонала подо мной.
Серг, в мечтах и фантазиях я целовал твои губы и ласкал тебя, изо всех сил стараясь не думать о теле подо мной. Потому что это тело не вызывало возбуждения, той особой острой глубины, жара, который я испытывал каждый раз сталкиваясь с тобой.
Я помню день, когда всё переменилось, Серг...
Мы сидели в баре и говорили о жизни.
Раньше мы постоянно с тобой где-нибудь зависали. Бомбили бары, приземлялись в кафешках, забуривались за город, сидели на берегу или гуляли по лесу, лазали по развалинам древней крепости - места не переводились, я даже не знаю, каким образом мы умудрялись находить занятия, но всё, к чему прикасался наш мирок двоих, казалось удивительно особенным. Летний парк, река, булыжные мостовые у старого рынка, деревянные пирсы с шашлычными, где мы сидели и рубали мясо под пивко, слушая музыку и молча глядя на воду, чтобы запускать кораблики из салфеток.
Мы расставались лишь поздно вечером, иногда ночью. Ты пропускал все автобусы и уходил домой пешком, я шёл тебя провожать, и мы расставались в нашем месте на середине моста - особый ритуал. Половина пути до твоего дома, половина - до моего, никому не обидно.
'Серг, а ты хоть сам понимал, как смешно и странно выглядит подобная дружба? "Не разлей вода"... Смешно'.
Теперь это изменилось, ушло, истаяло дымом. Вечера я проводил с Аней, водил в кино, угощал мороженным, выслушивал бесчисленные мелочи, рассказы, помогал с проблемами, регулярно встречал и провожал, словно робот. 'Девушка, девушка, а вашей маме зять не нужен?' Из меня получился не самый худший зять, как выяснилось. Суровый кастинг Анькиных родителей я прошёл с полпинка, получив согласие, благословение и напутствия "не шалить". Разумеется, мы шалили, как могли и где только могли. Это не могло стать выходом, но помогало забыть, не думать, и, может быть, может быть со временем, всё потихоньку утрясётся, уляжется и рассосётся само собой.
Кажется в тот момент, в баре, мы оба были изрядно подшофе, умудрившись в преддверии выходных нализаться по полной программе.
Не помню, с чего всё началось? Кто начал первым, как оно всё закрутилось?
Звучала музыка, в воздухе клубами плавал дым. Мы сидели у деревянной стены, над головой светил старинный фонарь с цветными стёклами. Хороший бар, добротный, в немецком стиле с названием 'Бавария', интерьером и кухней под стать.
Я признался тебе в том, что не люблю Аньку. Или ты сам завёл этот разговор? Не помню, кто из нас первым начал говорить о ней. Мне кажется, что я. Но, возможно, что и ты... Да, точно! Это был ты, впервые в жизни задавший фразу прямо в лоб:
- Ты любишь её? - спросил ты, закуривая уже вторую подряд сигарету. Пальцы тряслись, ты нервничал, и я не мог понять причины.
- Это не твоё дело, - хотелось ответить мне, но я не ответил.
Наверное, мы были слишком пьяны, Серг. Я пожал плечами и покачал головой:
- Не люблю, и что? Это меняет что-то? Ей со мной хорошо.
Хотелось добавить что-то весомое, вроде "Точка"... 'точка, запятая'. Но я устал. Мне просто хотелось отдохнуть, и я надеялся, что ты сумеешь понять подтекст "не лезть в душу". Чужая душа - потёмки, а фонари обходятся дорого.
Твоё лицо дёрнулось, словно я сказал что-то болезненное. 'Не ожидал, что я могу вести себя так, Серг?'
- Тебе не надо встречаться с ней, - попросил ты. - Не надо, Макс. Это неправильно.
Ты курил, и пальцы твои тряслись.
- А с кем надо? - вяло спросил я, булькая пивом. - С тобой что ли?
- Да, - ответил ты резко и, с силой потушив хабарик, внезапно стиснул мою ладонь, словно принимая решение или готовый его принять: - Что нам мешает?
В эту секунду я реально осознал, что происходит с человеком, когда весь его мир за секунду рушится, словно из-под ног выбивается невидимая опора, и вот он стремительно падает вниз с плоскости, на которой с таким трудом сумел себя утвердить. Только-только сумел устаканиться, смириться, принять и вдруг...
'Что нам мешает?' Как яркая вспышка кометы перед глазами. Звезда Полынь, упавшая на ладонь.
*******
Знаешь Серг, лучше бы ты убил меня тогда. Отказал один раз, и я бы сдох тихим блаженным идиотом. Прыгнул с крыши и, не знаю... Я бы придумал способ. Правда.
Перед глазами стояло лицо Аньки, её до тошноты честные преданные глаза.
Я пришёл к ней перед обедом. Она спала, и мама отрыла мне дверь, с улыбкой пропустила в комнату, решив, что романтично будет, если я сам разбужу её. Мы считались парой.
В ту секунду в гробу я видал такую романтику.
Я прошёл в Анину комнату. Скажу честно, струсил. Хотел уйти и не смог. Наклонился, неловко трогая за плечо, и Анютка проснулась. Посмотрела на меня лучистыми светлыми глазами и сказала:
- Я сейчас поняла, что такое счастье
- И что же? - спросил я, боясь ответа.
- Счастье - это проснуться и увидеть лицо любимого человека, - ответила она доверчиво и потянулась ко мне ласковым котёнком.
Я ненавидел себя. Господи, как же я ненавидел себя в эту секунду! Серг, какой же тварью я себя ощущал! Ублюдочной, последней тварью.
Когда я шёл домой по улице, мела метель, но я не ощущал холода. Моё лицо горело от слёз и от пощёчин.
Анька, скорчившись, рыдала на диване. А я как марионетка, пустая механическая кукла без чувств и души повторял одни и те же слова. Грёбанный ебанутый болванчик. Сначала она не поверила.
- Я не люблю тебя, Ань, пойми! Обманывать больше не могу. Ни тебя, ни себя. Прости.
Потом до неё дошло. Потом она поверила:
- Ненавижу тебя! - закричала она, и рот её сломался некрасивой истерической линией. - Сдохни! Уйди, урод! Подонок! Мразь! Предатель!!! Трус!!! Ненавижу тебя!!! Ненавижуууу!!!
Она была девочкой, до меня у неё не было никого. Я был её первым парнем. Парнем, который оттрахал её и выбросил за ненадобностью, потому что тот, кого он любил, наконец-то соизволил вспомнить о нём, поманил пальцем. И я побежал. Ублюдочная, ебанутая тварь. Отморозок, подонок.
Я шёл по улице, сжимая батл водки. Я не пьянел или уже был пьян, просто не замечал этого. Лицо горело от стыда, а сердце... Сердце разрывалось от боли и одновременно замирало от предчувствия того, что теперь мы сможем быть вместе. Главное, не думать ни о чём. Не думать о цене. О цене своей собственной мерзкой души. Паскуда, гнида, тварь.
А в ушах звенело отчаянное, жуткое:
- Ненавижу. Как же ты мог??!! Господи, как же ты мог???!!! Ответь, Макс! Каково это было ебать меня!? Просто так! Просто так, потому что тебе было скучно!
Я не сказал Аньке, кого люблю, побоялся сказать. Но она поняла. Она ведь не была дурой, поняла всё. И прочувствовав, возненавидела тебя, Серг. А ты...
'Ты испугался?' Испугался, когда увидел её ненавидящие и, в то же время, ничего не выражающие глаза. Аня, бледная и осунувшаяся, неестественно прямая, прошла мимо тебя, не поздоровавшись, не кивнув, не заметив. Но и, не рассказав никому. Маленькая сломанная девочка. Стойкий оловянный солдатик с разбитым сердцем. 'А ты, Анька? Сможешь ли ты когда-нибудь простить? '