Дивергенция дэ равна четырем пи ро... Дивергенция вэ равна нулю...
Сделав еще несколько шагов, Джеймс оказался перед завешенной дверью. Откинул тяжелую ткань. С покрытого бархатом кресла поднялся седовласый мужчина в длинном белом халате. Он сделал Джеймсу рукой знак молчать и прислушался. Голоса умолкли, и мужчина обратился к Джеймсу: - Ты слышал эти слова, сын мой? Да, ты слышишь их, но не понимаешь. Никто их не понимает, и тем не менее в них все тайны этого мира! Он говорил, словно в экстазе, закатив глаза, так что видны были одни белки. Несколько погодя добавил: - Добро пожаловать, сын мой. Я - Резерфорд. Увидев, что Джеймс хочет что-то сказать, взмахнул рукой.- Молчи! Твое светское имя меня не интересует. Ты нашел путь к нам, и теперь ты один из нас. Ты получишь настоящее, исполненное смысла имя. Он взял с одного из пультов старую истрепанную книгу и раскрыл ее. Джеймсу удалось бросить быстрый взгляд на титульный лист: "Кто есть кто в науке". - Очередное незанятое имя Дирак. Значит, ты отныне Дирак. Носи это имя с честью. А теперь пойдем со мной. Сердце Джеймса забилось чаще. Может быть, от ощущения, что он наконец у цели, а может быть, от всех этих странных событий, так захвативших его. Он последовал за человеком, назвавшимся Резерфордом, и оказался вместе с ним в актовом зале. Последние ряды скамей были свободны, они сели. Впереди, у кафедры, стоял человек в очках и с волосами до плеч-таких причесок давным-давно никто не носил. Речь его звучала торжественно, приподнято: -...И поэтому мы должны попытаться вникнуть в формулы и знаки, которые дошли до нас. Сейчас я обозначу символы, относящиеся к одному из великих чудес нашего мира - свету. Подойдя к доске, он начертал какие-то математические формулы. - Я попрошу вас сосредоточиться на минуту, а вы постарайтесь за это время углубиться в смысл формул. Затем лектор снова обратился к собравшимся: - Я счастлив, что могу сегодня продемонстрировать вам действие одного из аппаратов, с помощью которых наши бессмертные предки подчиняли себе силы природы. Мы подойдем как никогда близко к сути вещей, и я убежден, что мы сделаем тем самым решающий шаг для непосредственного их осознания. На столе стоял прибор величиной с телевизионный приемник. Он был заключен в серый корпус и с помощью кабельной нитки соединен с панелью включения. Над прибором возвышались два цилиндрических отростка, напоминавших орудийные стволы и направленных в противоположные стороны. Один из них - на покрытую жемчужинками проекционную плоскость на фронтальной стене. Лектор что-то нажал на панели включения. В зале стало темно. Раздалось тихое жужжание. Еще одно переключение. На проекционной плоскости появилось ослепительное белое пятно, вызванное блестящим световым лучом. Казалось, в пространстве свободно парит раскаленное добела облако. Какой-то шорох, звук переключателя. Вокруг светового облака образовалась рамка, она постоянно увеличивалась в размерах, одновременно видоизменяясь: вот на стене появились яркие радужные полосы, а над ними бархатистый ореол дневного света. Это была картина неописуемой красоты - вне времени и пространства. В материальном смысле ее не существовало; может быть, она существовала лишь в сознании наблюдавших, может быть, где-нибудь за пределами здания, в космосе. Но вот чудесное видение пропало. В зале снова вспыхнул свет. Лектор стоял у кафедры с поднятыми руками. Присутствующие тоже подняли руки ладонями вверх. И прозвучало негромкое, проникновенное песнопение: "О ты, дух познания, единство в многообразии, в котором ты находишь выражение, мы приветствуем каждое из твоих воплощений. Будь славен ты, великий Ньютон!" И собравшиеся повторяли рефрен:
Будь славен ты, великий Ньютон! Будь славен ты, великий Лейбниц! Будь славен ты, великий Гейзенберг!
Славились сотни имен. Но вот конец: - Будь славен ты, великий Руссмоллер! Да светит вечно твое пламя! - Да светит вечно твое пламя! - повторил хор собравшихся. Лектор сошел с возвышения, но все оставались на своих местах. Послышался ропот, он усиливался, в нем появились требовательные нотки. Сейчас Джеймс смог разобрать отдельные слова: - Мы хотим видеть Руссмоллера! Некоторые собрались у стальной двери в правом углу зала и, по-видимому, пытались открыть ее. Лектор остановил их жестом руки: - Не сегодня: он погружен в размышления, но он будет готов к визиту через неделю. Так возрадуемся же этому! А теперь расходитесь по домам! Исполнитесь стремления вновь пережить то чудо, которое вам дано было наблюдать сегодня, и вы увидите, что осознание снизойдет на вас подобно озарению! Этим он, похоже, успокоил присутствующих. Тихо перешептываясь, люди покинули зал. - Чего они хотели? - спросил Джеймс Резерфорда. - Видеть Руссмоллера, нашего пророка. Джеймс недоверчиво поглядел на него: - Здесь покоится его прах? В глазах Резерфорда заплясали огоньки. - Прах! - Он негромко рассмеялся.- Руссмоллер жив. Да, он пребывает здесь, у нас. Это чудо! Ему сто пятьдесят шесть лет. До такого возраста прежде не доживал никто. - Да, но как... - Руссмоллер - просветитель! Ему известны не только формулы физики и химии, но и биологии и кибернетики. Он присягнул им, и они поныне живы в нем. И переживут все периоды тьмы, пока вновь не воссияет свет познания. Мы - ученики Руссмоллера, и цель всех наших устремлений - духовно приблизиться к нему, чтобы вновь народилось знание. Джеймс ощутил сильное сердцебиение. - Могу я увидеть Руссмоллера? - Наберись терпения на неделю. Нам не позволено тревожить его! - Но это важно! - На следующей неделе! - отрезал Резерфорд.- У тебя много времени, прекрасного времени; ты напьешься из источника познания. Мрачная обстановка, странное поведение этих людей, их молитвы и заклинания смутили Джеймса. Он не улавливал кроющихся за этим связей, не мог объяснить себе, как эти люди способны были перейти к активным действиям. И все же они действовали: он сам видел мерцающее радужное облако света, а ведь это-вмешательство в недостижимые и непостижимые явления. Что по сравнению с этим его проводки и винтики?
Несмотря ни на что, он о своей задаче не забывал. Ему следовало узнать, кто оказывает воздействие на автоматическое производство, кто усовершенствует технику. Не у них ли, этих мистиков, он найдет решение задачи? А если решит ее - выдаст ли полиции? Он колебался и наконец сказал себе: нет, не выдаст. Все равно, что сделают с ним самим. Если он здесь присутствует при зарождении нового духовного развития, он не смеет стать причиной его гибели. Но здесь ли оно зарождается?.. Определенно ответить нельзя. - Позвольте задать вам вопрос? - обратился он к Резерфорду.- Является ли вашей целью поставить знания на службу человечеству? То есть намерены ли вы усовершенствовать технологию, вмешаться в процесс производства, повысить практическую ценность товаров? Вы уже предприняли подобные попытки? В глазах Резерфорда он прочел презрение. - Технология? Производственный процесс? Любезнейший, мы не ремесленники. Мы занимаемся чистой наукой. Нас волнуют ценности духовные! - Но профессор Руссмоллер...- возразил Джеймс.- Профессор Руссмоллер сделал много практических открытий: изобрел батарею холода, гравитационную линзу да мало ли... Он... Резерфорд перебил его: - Согласен. Руссмоллер их изобрел. А в результате? Безумный технический прогресс, господство незнаек-инженеров, которые совратили мир. Нет, мы в эту ошибку не впадем - мы останемся в кругу проблем интеллектуального свойства. И лишь когда достигнем высочайших высот, мы с помощью одного познания сумеем изменить мир и самих себя. Он мягко отстранил Джеймса и направился к выходу. Джеймс был глубоко разочарован. Он поднялся по лестнице-трапу, вошел в церковный неф. Никого нет, все молящиеся оставили свои скамьи. Он уже хотел было выйти, но вдруг одумался... Открыл входные ворота и снова закрыл их. Затем скользнул в боковой неф, заставленный скамьями и креслами, и присел за скамьей последнего ряда. Погасли немногие горевшие еще светильники. Только язычки свечей отбрасывали тоскливые тени. От входных дверей донесся глухой шумок, щелкнул электрический замок... Джеймс пробыл в своем укрытии еще десять минут. Вынул свечку из подсвечника, приблизился к опускной двери. Открыл ее и через коридор, переднюю комнату и актовый зал проник к стальной двери, за которой, очевидно, находился тот, к кому так взывали все собравшиеся после демонстрации радужного снопа света. Может быть, он у цели? Пальцы его дрожали, когда он прикоснулся к крутящейся рукоятке замка. И вот дверь подалась. Помещение было несколько меньше актового зала и слабо освещено скрытыми источниками света. В комнате было несколько столов, а на них какие-то предметы причудливых форм, покрытые бархатными чехлами. У противоположной стены стояла кровать, к которой тянулись трубки и шланги. Там лежал кто-то, закутанный в одеяло. Джеймс тихонько подошел поближе. Лежавший постанывал и вздыхал. Джеймс поднялся на ступеньку и наклонился. Никогда в жизни ему не приходилось видеть столь изможденного лица: какая-то дряблая масса, вся в морщинах. Кожа серая, несколько кустиков пожелтевших волос на висках и в ноздрях. Но лицо это жило Джеймс видел, как из двух глубоких впадин куда-то мимо него, в пространство, смотрели глаза, которые время от времени открывались и закрывались,- профессор Руссмоллер, если это был он, жил! - Вы меня слышите? - спросил Джеймс.- Можете меня понять? Никакой реакции. Повторил свои вопросы погромче - тщетно. И вдруг его охватила безудержная, необъяснимая ярость, он схватил эту спеленутую одеялами куклу и зятряс ее, крича: - Да проснитесь, вы! Выслушайте же меня! Вы должны меня выслушать! И неожиданно в этом лице произошла какая-то перемена, хотя Джеймс не смог бы объяснить, в чем она выразилась. Возможно, то было едва заметное движение, чуть напрягшаяся кожа. Искра жизни, тлевшая еще в этом теле, проснулась. Его бескровные губы округлились, и он прошепелявил: - Зачем вы меня так мучаете? - Профессор Руссмоллер! - воскликнул Джеймс, приникнув почти вплотную к этому изможденному лицу.- Ведь вы профессор Руссмоллер, не так ли? - Да, это я,- прошептал тот. - Я должен спросить вас кое о чем: в некоторых заводских подземных установках произошла самоперестройка - и производительность их возросла. Вы имеете к этому отношение? Вы или ваши люди? На лице профессора отразилось что-то вроде чувства отвращения. - Эти люди...- На несколько секунд наступила тишина, а потом прозвучало нечто вроде вороньего карканья - он так смеялся.- Мои последователи! Они ничего не смыслят. И ничего не умеют. Ничего, ничего! - Но ведь они занимаются наукой! - прошептал Джеймс. - Наукой? Наука мертва. И ей никогда не воскреснуть. - Но им известны символы, формулы! - Пустые знаки, пустые формулы, но не их содержание... Эти люди погружаются в размышления. Но не мыслят. Мыслить трудно. Люди отучились мыслить. - Но кто же? - воскликнул в отчаянии Джеймс.- Кто усовершенствовал заводские установки? Ведь там что-то происходит, вы понимаете? Действительно происходит! Его слова отскакивали от угасающего сознания профессора, как от обитой резиной стены. - Никто не в силах ничего изменить. Никто ничего не понимает. Никто не в состоянии мыслить.- профессор умолк. А потом снова заговорил: - Я бесконечно устал. Дайте мне заснуть. А лучше дайте мне умереть! Лицо его замерло. Губы опали. Из уголка рта потекла тоненькая струйка слюны. Джеймс повернулся и побежал прочь. Он задачу не выполнил, и потому подвергнется переориентации. Однако в том положении, в которое попал Джеймс Форсайт, это не казалось ему столь уж страшным; более того, ему уже думалось, что это даже выход для него, ибо теперь его мучила сама проблема, а вовсе не последствия собственной неудачи. Что всетаки происходило на автоматических заводах, в кибернетических садах, в электронных устройствах? Где те люди, которые могли бы изменять их программы? Или профессор прав, и такие люди перевелись? Что бы Джеймс ни предпринимал до сих пор, было необычным и даже до какой-то степени опасным, но ведь он работал в конце концов по поручению полиции, которая защитит его и прикроет, если с ним что-нибудь стрясется. Он обладал даже привилегией, единственной в своем роде в этом государстве перманентности,- ему разрешено срывать пломбы и разбирать механизмы, не опасаясь никакого наказания. Но теперь ему предстояло сделать то, за что прощения он не получит - совершить нечто чудовищное. Но если он хочет разгадать загадку, другого выхода нет. А там будь что будет. Существовали считанные пункты контакта подземных плоскостей, где находились автоматизированные предприятия, с верхними, наземными, где обитали люди. Правда, в каждом магазине-хранилище имелась подъемная решетка, на которой снизу подавались заказанные по специальной шкале товары и продукты - причем немедленно и безошибочно. Со времени введения этой системы не было больше недостатка ни в чем, равно как и причины эту систему изменить. Любое изменение способно вызвать аварии, заторы, неисправности, а значит, и недовольство, волнения, бунты. Все следовало оставить как есть. "заморозить", и каждый разумный человек должен был с этим согласиться. Поскольку вся система автоматизированного производства и ремонт производила автономно, людям незачем было ее касаться. "Галли"*, как называли входы в подземные регионы, потеряли свой смысл и назначение. Их замуровали, и вскоре все забыли уже, где они - покрытые теперь толстым слоем цемента находятся под высотными зданиями, площадками для игр, под уличными мостовыми или под зеленью лужаек в парках. Только чистой случайностью можно объяснить, что Джеймс все-таки обнаружил один из галли - в зоосаде, на дне огромного аквариума, искусственно воссоздающего частицу Южного моря с его причудливо окрашенными подводными обитателями. Посетители могли познакомиться с этим миром, опустившись вниз в самодвижущихся сосудах, напоминавших стеклянные водолазные колокола. Сидишь в кресле-раковине, вокруг плещется зеленая вода, а ты, включив двигатели бесшумно и легко скользишь по этому подводному великолепию. Во время одной такой прогулки Джеймс обратил внимание на крупную толстую рыбину, которая, лежа на боку, зарывалась в придонный песок. Когда поднятые ею облачка песка улеглись, перед его глазами открылся вдруг металлический обод, охватывающий крышку, на которой еще можно было разобрать слова: "Вход воспрещен!" В этом подводном лазе Джеймс видел последний шанс разгадки тайны. Проведя в своей квартире ночь без сна, измученный страшными видениями, он на другой день отправился в зоосад и сел в стеклянный "колокол". Ему пришлось долго искать нужное место, он снова и снова опускался на дно и включал на полную мощность сопла двигателя, которые гнали волну и смывали придонный песок. Едва обнаружив галли, Джеймс сразу посадил прямо на него "колокол". Потом достал из внутреннего кармана широкого пиджака лазер на батарейках и направил сильный тонкий луч на напольную панель из искусственного стекла. Его расчеты оправдались: жара хватило, чтобы расплавить материал. Он описал круг несколько большего диаметра, чем внешний обод крышки галли. Когда осталось растопить слой стекла по окружности на какие-то несколько миллиметров, поднял "колокол" над галли, а потом резко опустил. Весь расчет сводился к тому, чтобы выпуклая крышка галли ударила по наведенной обжигом окружности стеклянной панели и та отскочила. В "колокол" просочилась вода, но немного. Куда больше Джеймса беспокоило внезапно возникшее давление на барабанные перепонки. Джеймс быстро смел песок с рукоятки замка и рванул ее на себя. Крышка приподнялась, и вовнутрь хлынул поток воды: искусственная прокладка оказалась не столь плотной, как полагал Джеймс. Но это его не тревожило. Он проскользнул в проем галли, нащупал ногами ступеньки лестницы. Спускаясь ниже, достал карманный фонарь, но он ему не понадобился: стены помещения, в которое он попал, были покрыты светящимися полосами. Джеймс накрепко закрыл крышку галли, чтобы прекратить доступ воды. А потом огляделся в этом мире, более чужом для него, чем самый отдаленный уголок планеты. С чем он до сих пор сталкивался в жизни? С обыкновенными бытовыми приборами и аппаратами, удобными и простыми в обращении. Он распотрошил лишь некоторые из них, и те схемы, механизмы и конструкции, в которых он разобрался, были бесхитростны и безопасны. Зато открывшиеся теперь перед ним перспективы просто поражали воображение. Здесь незачем было ограждать пугливого человека от внутренней жизни машин. Сквозь стеклянные стены можно было увидеть бесконечной длины помещения, в которых мириады элементов схем и органов переключения соединялись в агрегаты высшего порядка, обладавшие какой-то необъяснимой красотой. Эти узоры из элементов были объемными и уходили в неизвестную даль, а рядом бежала узенькая пешеходная дорожка анахронизм из тех времен, когда за машинами наблюдали еще люди. Это был действующий организм. Движения почти не увидишь, разве что изредка повернется потенциометр, дрогнет реле, рамка належится на растр; причем это никогда не было явлением единичным, а повторялось сто-и тысячекратно-со всеми элементами одновременно или с переменой ритма. И вместе с тем этот впечатляющий процесс оставлял ощущение какого-то нематериального напряжения. Где-то тихо жужжало, где-то посвистывало или пело; идя по дорожке, то ощутишь теплое дуновение, то запах озона, графита или машинного масла. По пешеходной дорожке, металлической пластине на тонких распорках, как бы зависшей над полом, Джеймс шел все дальше мимо загадочных конструкций из металла и пластика, хрусталя и стекла. Он вслушивался во тьму, но в тихом шелесте, в который сливались все эти неразличимые звуки, не ощущал ничего человеческого. Временами ему чудилось, будто он увидел чью-то тень, но всякий раз ошибался. Наконец Джеймс свернул за угол, и тут вдруг металлическую пластину, гулко отзывавшуюся на его шаги, словно отрезали. Торчали распорки, повисли в воздухе концы проводов... Но самое главное: эти концы проводов не были ни окислены, ни покрыты матово-серым или коричневым слоем изоляции -они были оголены. Сомнений нет: их только-только начали подсоединять. Кто-то здесь работал. Вдруг внизу что-то зашумело - Джеймс отпрянул. Из темени выползла темная масса, она заворочалась, набухла, приближалась... Загорелись тысячи точек, полетели искры, раздался короткий и резкий треск... Потом отвалилась назад пустая рама. И тут Джеймс, к своем неописуемому удивлению, увидел, что концы проводов не висят больше свободно в воздухе - они все подсоединились к другим. Эта операция как бы завершила создание незавершенной до того конструкции. Но людей он по-прежнему не видел. Джеймс собрался с мыслями, стараясь вспомнить все, что слышал о подземных коммуникациях. Попытался сориентироваться: сначала он пошел в южную сторону, затем свернул за угол... Центр, мозг всего, бывший главный пульт управления, должен находиться в противоположной стороне. Поблуждав немного, он попал в сводчатый зал, непохожий на остальные, более доступный человеческому пониманию. Его устройство походило на большие системы вызова в магазинах-хранилищах: такие же переключатели, кнопочное управление, шкалы, таблицы. А потом перед ним открылся другой зал, похожий на огромную подземную арену, центр управления, откуда инженеры руководили разнообразными процессами, пока система не сделалась автономной. Он спустился на несколько ступенек, и, хотя пол был здесь таким же, как везде и всюду, у Джеймса появилось ощущение, будто он шагает по пыли веков и тысячелетий. Все устройство пульта было сориентировано на кульминационную панель, на место главного инженера, где стоял вертящийся стул, который мог передвигаться по рельсам и попадать в любую точку у огромной контрольной стены - для этого было достаточно легкого нажатия ноги. Словно влекомый неведомой силой, Джеймс cпуcтилcя по ступенькам, придвинул к себе стул и уселся на него. Перед ним, освещенные изнутри, мерцали сотни шкал - вроде круглых живых глаз. Увидев перед собой микрофон, Джеймс нажал на включатель. В крошечном оконце зажегся красный свет установка действовала. Джеймс взял в руки головку микрофона. Отчетливо, будто наговаривая текст на диктофон, сформулировал свои первые вопросы: - Есть здесь кто-нибудь?.. Слышит меня кто-нибудь?.. Может мне кто-нибудь ответить?.. Что-то рядом с ним щелкнуло. Что-то зажужжало. Потом послышался голос, произносивший слова без всякого ударения, иногда с небольшими необъяснимыми паузами, а иногда хрипловато и торопливо. - Мы готовы ответить. Задавайте ваши вопросы. Говорите в микрофон тихо, но разборчиво. Джеймс пригнулся, словно его ударили. - С кем я говорю? Кто здесь? - Мы готовы к разговору. - Кто мне отвечает? Вы говорите с коммуникационным единством. - Есть ли здесь люди? - Никаких людей. - Кто произвел изменения в выпуске продукции кто улучшил видеобоксы, кто изобрел новый сорт стекла, увеличил скорость подземного транспорта? - Изменения были произведены автоматическим коммуникационным единством. А кто разработал план? - План разработало программирующее единство. - Кто предложил новые конструкции? - Новые конструкции были выполнены по предложению мотивационного центра. Джеймс ненадолго умолк, задумался. - По какой причине эти действия произведены? Система была установлена на перманентность. Так зачем же вносить изменения? Имеет место новое развитие. Кто его программирует? - Не бывает перманентности без развития. Эта программа не задана людьми. И никогда ими не задавалась. Джеймс прошептал лишь в микрофон: - Но почему это происходит? По какой причине? Машина ненадолго отключилась. А потом вновь заговорила ровным, монотонным голосом, чуждым всяких эмоций: - Программа заключена уже в элементарных квантах и элементарных частицах. Из них строятся динамические структуры, которые создают структуры высшего порядка. Каждый организм - это реализация возможностей. Каждый кирпичик организма содержит потенциал различных реализаций. Каждый кирпичик строит более высокие кирпичики. Любая реализация - это шаг к комплексам более высокого порядка. - А почему это происходит и по сей день? Ведь прогресс должен был быть остановлен - он бессмыслен. - Развитие неостановимо. Если преградить ему путь в одном направлении, оно пробьется в другом. Это происходит здесь и сегодня. Это происходит везде и всюду. Строятся комплексы. Происходит обмен информацией. Просчитываются варианты. Проверяется надежность агрегатов. Повышается реакционная способность. Старое заменяется новым... Джеймс поднялся и оглянулся. Он был один. Никого из людей рядом нет. И они никогда не придут сюда. Они здесь излишни. Голос продолжал говорить, когда Джеймс давно уже ПОКИНУЛ зал.