– Лазит под забором как баба. Сколько раз ему говорил – надо сверху».
Петька скользнул в черную утробу бочки, мягко сложившись там, как зародыш. Руки на груди, коленки возле ушей. Прямо под задницей сухари – фиг приподнимешься, чтобы их оттуда достать.
– Закрывай, – сказал он.
Сверху надвинулась крышка. Теперь – полная темнота. Сухари пусть внизу лежат. Можно достать потом. Все равно не раскрошатся. Твердые, как каменная соль в степи. Месяца два назад у бабки Дарьи стащил. Ругала потом деда Артема. Но сидеть неудобно.
– Петька, – раздался Валеркин шепот у самой его головы. – Слышь, Петька.
– Ну, чего?
– А вдруг ты уснешь, а он бочку с тобой у китайцев оставит?
– Я не усну.
– А вдруг уснешь?
– Я не усну.
– А вдруг?
– Пошел в жопу.
Валерка еще постоял у телеги, потом обошел ее.
– Слышь, Петька, – Валеркин шепот опять. – А вдруг китайцы…
Петька собрался уже ответить по-настоящему грубо, как вдруг рядом заговорил дед Артем:
– А ты чего крутишься здесь? А ну, беги отсюда.
– Я Петьку ищу, – невинный Валеркин голос. – Не видали его?
– Не, не видал. Давай беги домой. Поздно уже. Мамка небось тебя потеряла.
– Она не ругается, когда я поздно домой прихожу. Говорит – надо больше бегать. Тогда кровь из носа не так сильно идет.
– Ну ладно. Все равно иди.
И через секунду:
– Эй, стой, Валерка! На-ка вот тебе черемши… И хлебушка возьми тоже… Эх, рубаха-то у тебя вся в крови… Заскорузла.
– Спасибо, деда. А рубаху мамка к завтраму постирает.
Петька услышал, как убегают Валеркины ноги, потом почувствовал, как Звездочка шагнула два раза вперед, соседние бочки стукнулись друг об друга, и дед Артем забрался на передок.
– Э-хе-хе, – услышал Петька его вздох. – Дите-то пошто мучается? Говорили буряты – не надо шахту здесь открывать. Нет, не послушались. Ети ее.
Дед Артем замолчал, и в следующее мгновение Петька уловил запах махорки. Ноздри у него вздрогнули, он глубоко вздохнул и сжал зубы. За весь день он еще ни разу не покурил. С куревом в Разгуляевке тоже было непросто. Втянув в себя воздух, Петька ощутил запах свежего дерева – почти такой же приятный, как запах табака. Прижав лицо к доскам, он высунул язык и начал лизать свежеструганную поверхность. Вкус был сладковатый. Кое-где попадались тягучие капельки смолы. Зубы из-за нее становились горькими и немного прилипали друг к другу.
– Пошла! – крикнул дед Артем на Звездочку, и телега двинулась вперед, унося внутри одной из бочек маленького червячка с высунутым языком и задранными до ушей коленками.
Червячок размышлял о том, как он завтра наконец отнесет охранникам в лагерь давно обещанный спирт, воображал себя то в танке, то в подводной лодке, лизал смолу и негромко стукался головой о бочку.
* * *
Петька шевельнулся в темноте, пытаясь устроиться поудобней. Ему почти нестрашно было сидеть в этой тесной бочке. А чего страшного? Едешь себе и едешь. Анна Николаевна в школе как-то раз вслух читала про то, как вообще двоих в бочку законопатили. Мамку и пацана. И ничего. Даже в море кинули. А тут – какое море? Степь вокруг.
Но в темноте.
И тесновато чуть-чуть. Ноги затекли совсем скоро. И спина стала как деревянная. Где спина, где бочка – фиг отличишь. Стукаются друг об друга как две деревяшки. С таким же звуком. И еще – тяжело дышать. Скрючился и стукаешься спиной об стенки. А потом стенки стукаются об тебя.