День теперь казался просто необыкновенно солнечным: он приобрел некое особое сияние, его цвета и оттенки стали ярче и резче, чем мне представлялось прежде, мир словно раскрывался передо мною заново, потому что я видела его другими глазами. Весь день лорд Герберт и я обменивались любезностями — родители предупредили нас, чтобы мы не забывали об этом, но наши глаза говорили гораздо больше. Старшие придерживались того убеждения, что за обрученной парой нужен глаз да глаз, но позднее мой галантный молодой лорд нашел возможность поговорить со мной в уединенном уголке, где сказал, что уже чувствует себя влюбленным и ему невыносима мысль о той долгой череде дней, которые должны пройти, прежде чем мы поженимся. Мои щеки вспыхнули при этих словах, но мое сердце, мое страстное детское сердце буквально воспарило ввысь.
Было уже поздно, и моя свеча почти совсем догорела, но мне не спалось. Я лежала в кровати, вспоминая события этого счастливого дня, восстанавливая в памяти разговор с моим Гарри — так жених просил называть его, сказав, что в семье его все так называют, — и думая о Джейн, которая улыбнулась мне и от души пожелала счастья.
— Ведь ты рождена для семейной жизни, Кэт, — сказала сестра. — У тебя светлая, бескорыстная душа. Я знаю, ты будешь счастлива. А мне бы хотелось обручиться с моими книгами!
Бедняжка Джейн! Я верю, что она сказала это совершенно искренне.
Во время застолья, устроенного нашими родителями, я почти ничего не ела. После того как мы заглянули в глаза друг другу, принесли клятву вечной любви и верности, голова у меня слишком кружилась.
— Я благодарю Бога за то, что нам недолго ждать свадьбы, моя прекрасная Катерина, — прошептал Гарри, прежде чем мы попрощались. — Не могу дождаться, когда ты станешь моей! — Его слова и то, как он пожал мою руку, произнося их, обещали так много.
Я росла в сельской местности, среди лошадей, собак и домашних обезьянок, а потому имела представление о физической стороне жизни, но в этот миг вдруг начала понимать, что в любви есть что-то такое, о чем я прежде и не догадывалась. Я вспыхнула и улыбнулась. Меня воспитывали в скромности и сдержанности, не рассказывая о тайнах брачного ложа. Поэтому у меня не было никакой возможности сообщить Гарри, как сильно я желаю его.
Разумеется, после такого дня ни о каком сне и речи быть не могло, потому что я грезила наяву. А потом я вдруг поняла, что голодна, ведь я почти ничего не ела, и меня стали донимать мысли о холодном мясе, которое наверняка осталось в буфете большого зала.
Я встала, надела новую ночную рубашку — дорогую, с пышными рукавами и высоким воротником на пуговицах — и пошла со свечой по винтовой лестнице, ведущей в зал. Справа я увидела чуть приоткрытую дверь в гостиную, откуда доносились голоса родителей, которые нередко засиживались допоздна перед камином, попивая вино. Я хотела было войти, но остановилась как вкопанная, услышав слова, которые встревожили меня. Я знаю, что должна была тут же уйти, но я всегда была любопытным ребенком и теперь даже не потрудилась вспомнить о том, что любители подслушивать чужие разговоры редко слышат что-нибудь хорошее, в особенности о себе.
— Надеюсь, Пембрук не дрогнет и не отступит.
Голос матери заставил меня замереть на месте. «Не дрогнет и не отступит»? Почему это граф должен дрогнуть?
И о чем они говорят — неужели о моем замужестве? Я затаила дыхание.
— Это исключено, — твердо заявил отец. — Пембрук теперь повязан по рукам и ногам, и ему уже не выпутаться.
— Да ничего подобного! Ты прекрасно знаешь, что соглашение о браке не консумируется[6] немедленно. Мне это не нравится.
Мое сердце при этих словах стало биться быстрее и не успокоилось до того момента, пока я не перестала подслушивать.
Голос матери звучал резко:
— А я ведь говорила тебе: нужно было настоять на том, чтобы они прямо в день свадьбы легли в одну постель! А ты вместо этого согласился на условия графа.
— Но Катерина еще слишком юна — ей всего двенадцать. Граф сказал, что учитывает ее возраст, и мне это понравилось. — Судя по тону, отец явно оправдывался.
— Это все слова! Пустые благородные слова! Катерина уже вполне созрела для супружеской постели, — фыркнула мать, и меня передернуло от ее грубости. — Ясное дело, Пембрук не вполне доверяет Нортумберленду и теперь выжидает: хочет понять, сможет ли герцог удержаться у власти после смерти короля. Всем известно, что католичка Мария[7] не питает особой любви к Нортумберленду. Если только появится хоть малейший повод, она тут же повесит его. Если Мария окажется на троне, я за жизнь герцога и гроша ломаного не дам.
После смерти короля? Но ему же всего пятнадцать лет. Я слышала, что Эдуард VI болел — краснухой или оспой, — но потом выздоровел. Нет, о его смерти и речи быть не могло. Что же касается консумации моего брака, то я знала, что это такое, но не понимала, зачем ее откладывать. Конечно, Пембруку выгодно связать себя с нами узами родства, ведь мы занимаем более высокое положение, чем Герберты. К тому же в жилах моей матери течет королевская кровь.
При всей моей скромности меня воспитали так, что на рынке невест я считала себя и свою сестру Джейн очень ценным товаром.
— Нортумберленд не отступит, можешь не сомневаться. — Голос отца звучал уверенно. — Страна с радостью обратилась в протестантство при Эдуарде. Люди будут поддерживать герцога. Мы слишком далеко ушли, чтобы возвращаться в прежние времена. Мария должна это понять.
— Ох, что-то я сомневаюсь! — раздраженно оборвала его мать. — Бóльшую часть его царствования она только и делала, что отстаивала свое право ходить к мессе.
— Но у Марии нет сторонников. Конечно, католики на севере будут сохранять ей верность, но вряд ли у нее найдутся последователи где-то в других местах. Не исключено, что у его величества и герцога Нортумберленда есть какой-то иной план.
Наступило молчание, и я опять затаила дыхание, боясь, что родители услышат меня.
— Может быть, тебе известно что-то такое, чего не знаю я? — спросила наконец мать.
— Ничего мне не известно, — ответил отец не очень убедительным тоном.
— Но Нортумберленд явно что-то замышляет. И если это затрагивает наши интересы, то я имею право знать. Не забывай, что я как-никак кузина короля и в ряду наследников трона стою сразу после его родных сестер.
Отец никогда не умел противиться железной воле супруги, но я не разобрала его следующие слова, ибо он перешел на шепот.
— В мою пользу? — услышала я взволнованный вопрос матери.
— Ш-ш-ш! И у стен есть уши, — пробормотал отец, даже не подозревая, насколько справедлива на сей раз эта поговорка. — Я наверняка знаю, что один из наших слуг получает деньги от Пембрука, и у меня нет сомнений: граф в курсе, что готовится нечто очень важное. Нортумберленд доверяет ему.
— Но это должна быть я? — не отступала мать. Голос ее звучал возбужденно.
— Откровенно говоря, я не знаю, что на уме у герцога, — пробормотал отец так тихо, что я едва расслышала. — Только то, что он собирается отодвинуть ее в сторону.
— Но ее право освящено законом…
— Парламентские акты можно аннулировать.
— И ты думаешь, что Пембруку это известно? Тогда все понятно. Именно этого я и опасалась. Он рад вступить в союз с нами, чтобы через нас укрепить свои отношения с Нортумберлендом. Пембрук хочет участвовать в охоте — травле зайца борзыми, и если случится, что борзые победят, то у него найдется подходящий предлог, чтобы разорвать этот брак.
— Может быть, и так, — не стал спорить отец, — но я думаю, ты зря волнуешься. Нортумберленд очень силен — его поддерживает вся знать, и вообще за ним вся страна.
— Надеюсь, что так, милорд. От души надеюсь, что ты прав. Это прекрасная партия для Катерины. Девочка очарована сыном Пембрука. Жалко, если вдруг этот брак расстроится.
Я услышала шуршание шелка — матушка поднялась с кресла, а я на цыпочках побежала наверх по лестнице, начисто забыв про еду. Да мне бы сейчас и самый малый кусочек в рот не полез, потому что мысли мои метались в смятении. Неужели решение о моем замужестве еще не окончательное? И что, выходит, мой брак не будет настоящим? В ту ночь я так и не сомкнула глаз.
Но сегодня день моей свадьбы: я стою в подвенечном наряде и, с трудом сдерживая нетерпение, жду, когда Эллен закончит заниматься шлейфом на платье Джейн, а матушка наденет нам на шеи бесценные ожерелья — свадебный подарок короля. Стоит мне только подумать о прекрасном лице моего Гарри, обо всех обещаниях, которые таились в его словах, как я впадаю в ужас при мысли, что могу его потерять или что родители запретят нам стать супругами в самом сокровенном смысле этого слова.
Но времени на переживания больше нет: вот уже зазвучали трубы, и милорд, наш отец, в ослепительном бело-золотом одеянии готов вести нас с Джейн по главной парадной лестнице в великолепно убранные залы, через которые мы должны пройти в часовню. Дарем-Хаус, где решили провести свадебную церемонию, расположен в элитном районе, обнесенном со стороны Стрэнда[8] высокой стеной, которую подпирают мраморные столбы. Из выделенных для нас гостевых покоев открывается вид на реку, а большой зал и часовня выходят на широкий двор. Это старое здание, оно теперь почти не используется, но я слышала, что августейшие супруги короля Генриха VIII прежде жили здесь. Теперь это собственность сестры его величества принцессы Елизаветы, которая милостиво позволила нам использовать эти здания для совместной свадебной церемонии. Я ни разу не видела принцессу Елизавету, но по слухам знаю, что она выдающаяся дама и очень ученая. Моя старшая сестра некоторое время воспитывалась вместе с нею при дворе королевы Екатерины Парр,[9] и хотя близки они никогда не были — две очень умные девочки никак не могли сойтись, потому что вечно соревновались за первенство, — Джейн искренне восхищалась Елизаветой. Да что там говорить, она и теперь часто вспоминает ее.
