Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке ModernLib.Ru
Все книги автора
Эта же книга в других форматах
Приятного чтения!
Вильямс Чарльз
Старшие Арканы
Чарльз ВИЛЬЯМС
СТАРШИЕ АРКАНЫ
Анонс
Сюжет романа построен на основе великой загадки - колоды карт Таро. Чарльз Вильямс, посвященный розенкрейцер, дает свое, неожиданное толкование загадочным образам Старших Арканов.
Глава 1
НАСЛЕДСТВО
- ..Законченный Вавилон, - проворчал м-р Кенинсби и потянулся к вечерней газете.
- А мне казалось, что Вавилон-то как раз и не закончили, - сообщила Нэнси брату и взглянула на отца - слышит ли он.
Отец промолчал. Только через минуту ему пришла на ум подходящая фраза, что-нибудь вроде:
"Зато теперь он достиг полного завершения", но что с нее было толку? Нэнси опять прицепится, да и сынок не упустит случая вставить словечко. Дети, одно слово. Он перевел взгляд на сестру. Сидит себе у камина, читает, видите ли. Всем довольна. И что уж она там такого интересного нашла?
- Ну, а ты, Сибил, что поделывала сегодня? - спросил он с фальшивым участием, а когда сестра подняла голову, сердито отметил про себя, что кожа у нее словно молодеет с каждым днем.
- Так, кое-что, - отозвалась Сибил Кенинсби. -Прошлась по магазинам, пирог испекла, погуляла, поменяла книги в библиотеке. А после чая решила почитать.
- Славный денек, - с непонятной интонацией бросил м-р Кенинсби. Ему очень хотелось поколебать благодушное настроение сестры, хотя, честно говоря, у нее другого просто не бывает. У Сибил, похоже, все дни хороши. Он снова уткнулся в газету. - Кажется, правительство готовит свежие пошлины на сухофрукты.
Сибил хотела ответить, но раздумала. "Глуповата становлюсь, - подумала она. - Могла бы и пройтись насчет свежих пошлин и сухих фруктов. Да нет, просто лень". Вместо нее заговорила Нэнси.
- Опаздываешь, тетя. Ты должна была ответить:
"Цены, наверное, опять вырастут!". А тебе скажут:
"Только они и растут при этом проклятом правительстве!".
- Может быть, ты позволишь мне самому за себя сказать? - проворчал отец.
- Тогда не тяни, пожалуйста. А то как будто похоронный марш из "Саула" слушаешь <"Саул" трагедия итальянского драматурга В. Альфьери (1749-1803). >. Никак не дождешься, пока кончится, - не сдавалась Нэнси.
- Нэнси опять не ко времени, - тут же ввязался в перепалку Ральф. - Кто же в наше время ставит такое старье?
- Иди ты к черту! - огрызнулась Нэнси. М-р Кенинсби немедленно поднялся.
- Нэнси, не смей выражаться подобным образом в этом доме, - заявил он.
- Ну и ладно, - Нэнси подошла к окну, открыла его, высунулась наружу и заявила всему свету - правда, понизив голос и досадуя за это сама на себя:
-Убирайтесь к черту.
Потом, аккуратно прикрыв окно, сообщила отцу:
- Это было не в доме.
- Нэнси, что-то ты сегодня не в духе, - спокойно произнесла Сибил Кенинсби.
- А хоть бы и так, - не сдавалась Нэнси. - Кто начал-то?
- Не груби тете, - сделал замечание отец. - Она тебе как мать, и она все-таки хозяйка в этом доме.
- И прочая, и прочая... - Нэнси прорвало. -Она - святая. А я - презренная тварь и дочь...
Она осеклась, но было поздно. Отец взял газету, у самой двери обернулся и сухо произнес:
- Сибил, если я буду нужен, то я у себя в кабинете, - и вышел из комнаты.
Ральф ухмыльнулся и подмигнул Нэнси; Сибил внимательно и чуть насмешливо посмотрела на племянников.
- Какой порыв! - проговорила она, ни к кому не обращаясь, и Нэнси не сообразила, злиться ей или восхищаться.
- Неужели отец никогда тебя не раздражает? осторожно поинтересовалась она.
- Нет, моя милая, - безмятежно откликнулась Сибил.
- Неужели ты и на нас никогда не злишься?
- Нет, моя милая.
- Неужели тебя вообще никогда никто не раздражает? - вступил Ральф.
- Конечно же, нет. Какие странные у нынешних детей представления! Почему я должна раздражаться?
- А вот нас отец еще как раздражает, - подытожила Нэнси. - И я сама не знаю, когда начну заводиться. Только все равно не из-за нас с Ральфом весь этот сыр-бор разгорелся. И, между прочим, Вавилонскую башню действительно так и не достроили.
Сибил Кенинсби снова открыла книгу.
- Нэнси, милая, ты ничего не начинаешь, ты просто встреваешь не к месту, проговорила она и опустила глаза на страницу с таким решительным видом, что Нэнси не осмелилась переспросить, что тетя имела в виду.
Дом затих как и до прихода м-ра Кенинсби, но вскоре тишину нарушил звон колокольчика. Нэнси помчалась в прихожую.
- Не торопись, Агнес, - звонко окликнула она служанку, - я сама открою.
- Не иначе, как Генри пришел, - заметил Ральф после ее исчезновения. Надо полагать, его пригласили на ужин?
- Да, - проговорила Сибил, не отрываясь от книги. Эта манера отвечать односложно и считать вопрос исчерпанным, словно Сибил вознамерилась буквально следовать заповеди Христа о досужих разговорах, многим не нравилась, и Ральф не был исключением. При необходимости тетя умело поддерживала светскую беседу, а при случае охотно общалась с друзьями, но вместе с тем спокойно обходилась без множества общепринятых фраз и любезностей. Это создавало вокруг нее некоторую пустоту; знакомые вдруг начинали чувствовать, что привычный мир вот-вот рухнет, и они окажутся в неприятном вакууме.
- Ваша тетушка, - заметил как-то раз м-р Кенинсби, - не любит болтать о пустяках. А жаль.
Ральф тогда согласился с ним, Нэнси заспорила, и началось одно из тех бесконечных препирательств, которые так раздражали и одновременно привлекали отца. Раздражали потому, что задевали его достоинство; привлекали потому, что по крайней мере напоминали: достоинство у него все-таки есть, раз его можно задеть. В эти минуты он острее ощущал свою значимость. Еще бы! Он, как-никак, лицо официальное - попечитель психиатрической лечебницы. Правда, в глубине души его уже давно мучила мысль - ну и какой толк от его должности? Ему уже пятьдесят восемь; скоро пятьдесят девять. Конечно, Сибил старше; ей уже за шестьдесят, и она всем довольна. Наверное, через несколько лет и он перестанет страдать от своей никчемности. Да, конечно, со временем и в его душе воцарится мир.
Впрочем, сегодня, сидя в комнате, которая считалась его кабинетом, и просматривая перед ужином вечернюю газету, он думал не о собственном предназначении, а об отвратительном поведении Нэнси.
Никакой почтительности, никакой сдержанности, никакой благопристойности, наконец. Все его старания.., несомненно, она слишком увлеклась.., чересчур много общалась с этим молодым человеком, Генри Ли.., вот и нахваталась от него. Последнее время этот Генри что-то зачастил к ним. Но кто кем больше увлечен или к чему приведет подобное общение этого м-р Кенинсби сообразить не мог, а на помощь рассчитывать не приходилось. Оставалось утешаться мыслью о том, что однажды она еще пожалеет... Не станет тогда.., когда совсем запутается.., и всех запутает.., путаница запутается.., да уж.
Тут в комнату вошла Нэнси, небрежно бросила:
"Эй, старина, послушай-ка...". Да нет, он вовсе не спит; так что незачем его будить. М-р Кенинсби терпеть не мог, когда его заставали спящим перед ужином. Может быть, все-таки не заметила... "... Ну и вообще. Может, поговоришь немного с Генри, пока за стол не садились?".
Если бы он точно знал, насколько далеко зашли извинения дочери, то сообразил бы, как лучше их принять. Но он прослушал начало, а доказывать теперь, что не спал, не хотелось. Ничего не оставалось, как не спеша прокашляться, подняться и величественно молвить:
- И не смей грубить тете. Этого я не потерплю.
Нэнси, сияющая после короткого разговора с Генри и в радостном предвкушении следующего, обвинений не приняла, кротко заметив, что именно она назвала Сибил святой, и отец с дочерью мирно вернулись в гостиную.
М-р Кенинсби уже несколько месяцев был знаком с предполагаемым женихом дочери, но так и не привык к нему. Он знал, конечно, что Генри Ли - молодой адвокат, пока без практики, но видел в будущем зяте только цыгана, избравшего почтенную профессию не иначе как с какой-то зловещей целью.
В гостиной ему навстречу поднялся высокий, стройный молодой человек, темноволосый, смуглый, с яркими, пронзительными глазами и длинными чуткими пальцами. Мягкий воротничок рубашки походил на шейный платок. "Курятник, - в который раз подумалось м-ру Кенинсби. - Как раз для Нэнси - лишь бы по дорогам шляться. У нее самой имя какое-то цыганское. Это мать виновата...". В именах он чувствовал жутковатую значительность, отчасти потому, наверное, что самого его назвали Лотэйром. Это отвратительное имя появилось заботами крестной его отца, богатой старой дамы, испытывавшей страстный восторг перед лордом Бэконсфилдом. В надежде польстить старой грымзе крестник и назвал дочь Сибил, а сына - Лотэйр. Хорошо еще, что не Танкредом или Элроем, или, не дай Бог, Эндимионом. Даже м-р Кенинсби-старший признавал, что сочетание Эндимион Кенинсби звучало чудовищно. Появлению других персонажей помешали два обстоятельства: во-первых, крестная оставила политику и ударилась в религию, начав переводить большие суммы денег англиканским женским общинам; во-вторых, детей у ее крестника больше не было. Но, увы, он-то успел родиться до ее внезапного обращения. Лотэйр всегда и всюду Лотэйр: в документах, на банковских чеках, в письмах, анкетах, адресах, справочниках. Во всех важных делах - Лотэйр Кенинсби. О, если бы его звали Генри Ли!