И начал открытую войну с Россией. Пулями тут будут слова и предложения, а снарядами — статьи и памфлеты. «Теперь за границею завелись опять два мошенника, которые пишут и интригуют против нас: какой–то Сазонов и известный Герцен…», — говорил барону Корфу русский царь. И добавлял: «Вот благодарность за его помилование». Неоднократные «предложения» и приказы вернуться на Герцена не действуют. Тогда Николай I решает склонить своего мятежного подданного к послушанию, как сейчас бы сказали, чисто экономическими методами. «…Надо велеть наложить запрещение на его имение, а ему немедля велеть воротиться», — накладывает резолюцию русский монарх. Лотка правительства была простой и понятной. Если перекрыть борцу с темным царством финансовый ручеек, то он должен покориться. Потому как вряд ли захочет лишиться своего крупного состояния.
Не спешите восхищаться мужеством и смелостью свободолюбивого писателя. Даже жесткий и прямолинейный император Николай Павлович не мог себе представить, что упрямство и жажда борьбы охватили Герцена не случайно. Мощные внешние силы решили использовать писателя в своих целях и практически гарантировали ему и физическую, и финансовую безопасность. Дальнейшее развитие событий ярко показывает нам, какие это были силы.
Но поначалу Герцен банально прятался. Царское распоряжение относительно него появилось в июле 1849 г. Но в течение года (!) ни Министерство иностранных дел, ни русская миссия в Париже просто не могли бунтаря найти. Он просто на время испарился, исчез. Почему будущий смелый обличитель самодержавия сразу не послал это самое самодержавие куда подальше? Зачем прятался? Ответа у историков и литературоведов мы не найдем. Между прочим, поведение Александра Ивановича мы сможем понять, если представим себе, что до момента письменного официального отказа вернуться в Россию он окончательно не отрезал себе обратного пути на Родину. Именно там, увы, находилось все его имущество. И пока он официально не стал «невозвращенцем», он всячески пытался «вытащить» свои активы. Ведь о царской воле и аресте всех своих капиталов он прекрасно знал. Это легко заметить, сопоставляя даты и читая написанное самим Герценом. Он пишет: «В декабре 1849 г. я узнал, что доверенность на залог моего имения, посланная из Парижа и засвидетельствованная в посольстве, уничтожена и что вслед за тем на капитал моей матери наложено запрещение».
Давайте на минутку задумаемся. Представьте, что некая власть заставляет вас сделать то, чему активно противится весь ваш либеральный организм. Просят, а затем приказывают вам сделать сущую гадость — вернуться на Родину. И выбора вам, по сути, не оставляют: либо делаешь, что говорим, либо останешься без порток. Есть над чем задуматься. День, два, максимум три. И принять решение. Варианты могут быть следующие: вернуться; остаться, поднять шум, потерять деньги и приобрести славу мученика.
Был и еще один вариант — попытаться реализовать имущество и вывезти деньги. Это поначалу и пытается делать Герцен. Но, узнав в декабре 1849 г. (через 5 месяцев после решения царя), что этот вариант не проходит, он должен был бы выбирать из двух первых! Дальше–то тянуть нечего! А в реальности Герцен продолжает прятаться, словно что–то выжидая. Пройдет еще девять месяцев (!), прежде чем его смогут разыскать, а вернее сказать, «продумав» еще 270 дней, наш герой вылезет на свет божий из своего укрытия! Лишь 20 сентября 1850г. русский консул в Ницце сумел наконец–то передать ему царский приказ о возвращении. Отказ вернуться в письменном виде пришел через три дня. Отчего же прятавшийся более года Герцен теперь отвечает царю моментально? Что изменилось? Почему он все–таки решил потерять свое состояние?
Потому, что Герцен знал: своих денег он не потеряет. Более того, он знал, что если останется на Западе, то проблем с финансами он более испытывать не будет.
Почему он так решил? Потому что мощная внешняя сила все это ему гарантировала. Правда, произошло это не сразу — отсюда и столь долгий срок принятия решения. Гаранты Герцена были столь высокопоставленны, а его будущая задача столь грандиозна, что на все согласования потребовалось около 15 месяцев. Кто же смог дать Герцену гарантии финансовой неприкосновенности? Кому был нужен публицист, чей талантливый ум будет озабочен лишь одной задачей — сокрушения ненавистной Рос–си некой империи? Ответ на этот вопрос есть во всех жизнеописаниях Герцена. Правда, на этом моменте биографии Александра Ивановича как–то не принято подробно останавливаться. А зря! Именно в то мгновение нашей истории на поверхности впервые зримо появился первый, пока еще робкий росток ядовитого дерева «русского освободительного движения». Плоды этого дерева принесут нашей стране неисчислимые беды. Ими обильно усыпаны баррикады Красной Пресни, ими была начинена бомба народовольцев, оторвавшая ноги царю–освободителю. Одурманенные запахом и вкусом этих «плодов свободы», будут взрывать себя эсеры–бомбисты, а чекисты–большевики будут не колеблясь подписывать смертные приговоры тысячам русских людей. Да и в наше время именно из этих кроваво–красных ягод разлетаются болты и куски железной арматуры, убивающие мирных людей в московском метро…
Сокрушение русского государства, организация первых попыток его разрушения путем пропаганды были очень нужны внешнему врагу России. После окончания наполеоновских войн в Европе оставались только две поистине мощных сверхдержавы: Россия и Англия. И вот представители некоего государства встречаются с русским подданным по фамилии Герцен и рисуют ему картины будущего. Сделаешь, как мы предлагаем, — и все будет хорошо…
Фамилию одного таинственного незнакомца мы назовем чуть ниже. Договорившись с ним обо всем, Герцен разом перестал бояться санкций русского правительства. Он знал, что он теперь будет делать и что ему для этого нужно! Позднее в «Былом и думах» он напишет: «Деньги — независимость, сила, оружие. А оружие никто не бросает во время войны, хотя бы оно и было неприятельское, даже ржавое». Так Герцен объявил войну своей Родине. Дальнейший ход всей его жизни ясно покажет, что неприятели России вооружат его деньгами до зубов. А что же еще надо писателю и публицисту? Свобода творчества, а деньги, как известно, и есть отчеканенная свобода. Что с того, что ее чеканкой занимаются в государственных банках враждебных России государств?
Реакция русского правительства на отказ Герцена вернуться была молниеносной (по тем временам, разумеется). 18 декабря 1850 г. Петербургский уголовный суд постановил «подсудимого Герцена, лишив всех прав состояния, признать за вечного изгнанника из пределов Российского государства». Был наложен арест и на капиталы матери писателя, Луизы Ивановны. Но не будем ронять скупую слезу — светочу русской литературы не пришлось мыть посуду в грязных парижских бистро. Не пришлось ему давать уроки русского языка прыщавым парижским студентам. Герцен становится одним из первых русских эмигрантов, «профессиональных» борцов с самодержавием. А если сказать честнее и проще — то одним из первых бескомпромиссных борцов с Россией.
А жил он широко — не скупясь. На свои средства Герцен имел возможность содержать в Париже политический салон. В этом модном салоне появлялись самые известные революционеры и вольнодумцы того времени: Гарибальди, Прудон, Маркс, Энгельс. При этом Герцен, естественно, нигде не работал. Даже наоборот, он вкладывал свои средства в издание политизированных газет. Но ведь его состояние было арестовано, арестован и капитал его матушки, как же это может быть? О! История финансового «оздоровления» Герцена похожа на сказку и детектив одновременно. Ему помог… банкир барон Джемс Ротшильд!
Фамилия Ротшильд — известная и говорит сама за себя. Если мы возьмем в руки словарь Брокгауза—Эфрона, то мы сможем узнать историю возникновения этого самого мощного банкирского клана планеты. Основатель этого клана Мейер–Ансельм Ротшильд родился в 1743 г. во Франкфурте–на–Майне, в бедной еврейской семье, занимавшейся антикварной торговлей. (Именно так в словаре и написано — сочетание бедняка и торговца антиквариатом создателей не смутило!) Еще в школе на деньги, получаемые для покупки сладостей, он стал совершать коммерческие операции, давать ссуды, составлять и продавать антикварные коллекции. Так и разбогател, причем невероятно. После смерти Ротшильда в 1812 г. его сыновья продолжили дело отца, но уже в других масштабах. Во главе Франкфуртского дома стал его старший сын Ансельм; Соломон основал банкирский дом в Вене, Натан — в Лондоне, Карл — в Неаполе, а интересующий нас более всех других, Джемс — в Париже. Франция, да и вся Европа в тот момент переживала сложный момент своего развития — крушение империи Наполеона. Есть большие подозрения, что клан Ротшильдов приложил к этому не меньше сил и средств, чем некоторые страны антифранцузской коалиции. Открыв филиалы своего банкирского дома во всех крупнейших странах, он стал интернациональной структурой и мог желать и добиваться победы тех сил, которые банкирам были более выгодны. Львиную долю своего состояния Джемс Ротшильд и его собратья составили на том. что якобы раньше всех других финансистов узнали о разгроме Наполеона под Ватерлоо. Но как это возможно? Телефонов тогда не было, а гонцы на взмыленных лошадях примчаться должны практически одновременно. К сожалению, источники, пишущие об этом, не сообщают нам, насколько раньше других получили Ротшильды информацию. На час, два, на полсуток? Или они знали итог битвы при Ватерлоо за неделю до ее начала?
