– О-хо-хох, – качала головой жена, – когда ж это кончится? Каждый месяц обязательно что-нибудь такое. Доводят людей…
– Сами они виноваты, – буркнул Виктор, взглянув на экран.
– Почему это? – Илья Павлович удивился.
– Да так… Нормальные люди там давно не работают.
– Н-ну, не всем же на рынках торговать, – усмехнулся Алексеев и перевел разговор: – Кстати, я Петрова Максима встретил сейчас, – обратился было к жене, но тут же остановился: – Ладно, потом…
– А что такое?
– Так, ладно, – отмахнулся он. Строго спросил сына: – Ну и что, Виктор, случилось?
– У? – Тот сделал вид, что не понял.
– Договорились идти к зубному, мать тебя прождала, изнервничалась… Ты ее подвел, получается. В чем дело?
– У Ирки же Чепурновой день рожденья был… Чаепитие.
– Как раз сегодня?
– Уху.
– Перестань ухукать! – не выдержав, повысил голос Алексеев. – И что, ты не мог сообщить, что так и так, позвонить, чтобы мать не волновалась?
Виктор молчал, водил вилкой по пюре, оставляя на нем бороздки.
– Нехорошо, сын, подло, прямо надо сказать, ты поступил, – стал заканчивать Илья Павлович; от выпитой водки хотелось в кресло – посидеть, расслабиться. – Доедай и иди учи уроки, никаких гуляний до конца недели. Понятно?
– У… – хотел было сказать «уху» Виктор, но вовремя поправился: – Да.
– И думай, прежде чем совершать что-либо. Заранее сказать можно было, позвонить, как-то решить…
Жена принесла чай, возобновила этот уже утомивший и отца и сына разговор:
– Весь день практически получился насмарку. Работу взяла на дом, а с половины третьего места себе найти не могла. Нет и нет его. Вот в восьмом часу только пришел.
– А где ж ты был так долго?
– Ну, уроки кончились, – загундел виновато сын, – пошли подарок покупать, торты. Потом чаепитие в классе было… музыка… Кончилось – и домой сразу пошел. У Натальи Сергеевны узнайте, если не верите.
– Ладно, поверим, хотя… Ты взрослый человек, Виктор, нужно следить за своими поступками.
Илья Павлович сидел на диване, пытался читать сценарий. Тихонько, не мешая, работал телевизор. Жена корпела над рукописями, изредка что-то помечала в них карандашом.
– Такое приносят… Фуф, просто диву даешься!
Илья Павлович пошутил:
– Гениальное?
– Да уж, – вздохнула жена уныло, – гениальное – дальше некуда.
– Вот хорошо, что напомнила! Тут Петрова встретил, точнее, он меня возле подъезда ждал. И… и стал жаловаться, что, дескать, ты его стихи читала, он тебе приносил, и как-то плохо с ним обошлась, вернула как-то…
– Петров? Мне стихи? – искренне изумилась жена.
– А что, Тань?
– Да ничего он не приносил… Может, кому другому, но мне – нет.
– Действительно?
– И что он говорил?
– Н-ну, страшно обижен, принес, говорит, сборник, работал над ним несколько лет, а ты, мол, вернула, не сказав ничего… Он считает, что из-за того так, что он Елену бросил, сына… Ну и прочее в том же роде…
– Забавно! – Жена разволновалась, отложила карандаш, поднялась. – Нет, ничего он мне никогда не давал читать. Ни строчки. – Прошлась по комнате. – Может, Вере позвонить? Ей, может, давал?
– Да ладно, не стоит. Завтра узнаешь.
– А он трезвый был, Максим?
– Не особенно, но вроде и не пьяный. Ладно, Тань, успокойся. Черт с ним, с этим Петровым.
Илья Павлович взялся было опять за сценарий Давыдина, но больше читать не мог.
– Пойду сполоснусь. Спать, наверно, давай.
– Пора уж, начало двенадцатого. – Жена наводила на столе порядок, завязывала папку с рукописями. – Завтра у нас совещание, план на четвертый квартал утверждаем. И ничего стоящего почти…
– М-да, – сочувственно вздохнул Илья Павлович и пошел в ванную.
Решал, принимая душ, рассказать ли жене о сегодняшнем инциденте с Машей Скворцовой или же умолчать. Если бы не Виктор, не его этот проступок, и не Петров, то наверняка бы рассказал, а так… «Опять расстроится из-за пустяка… Да и ничего, в общем-то, не было. И не будет!»
Как следует обтерся махровым полотенцем, смазал бальзамом Караваева давно намечающуюся лысину надо лбом.
– Слушай, Тань, может быть, мне о повышеньице покумекать? – спросил жену, когда улеглись, выключили торшер. – Как ты на это смотришь?
– Что-то случилось?
– Да нет, просто… Тебе, наверное, неудобно, что муж твой просто оператор. Ты вот без пяти минут завотделом, и мне, может, подсуетиться?…
– Надоело мотаться с камерой? – улыбнулась Татьяна.
– Наоборот. Но…
– Зачем тогда?
– Ну ладно. – Алексеев поцеловал жену в щеку. – Спи, любимая. Спокойной ночи.
– Спокойной.
Будильник хороший. Он не звенит раздражающе, не пикает, не трещит как оглашенный, а играет нежную мелодию и приятным женским голосом объявляет: «Семь часов ровно. Пора вставать!.. – И после нескольких нот мелодии снова: – Семь часов ровно…»
Первой поднимается Татьяна, натягивает халат и идет в туалет, ванную. Затем встает Илья Павлович, будит сына.
Жена суетится на кухне, готовит завтрак. Виктор собирается в школу, доделывает домашние задания.
Илья Павлович раздвигает шторы, заправляет кровать, на полу расстилает коврик. Включает пластинку «Спейс», достает гантели.
– Раз, два, три, ч-четыре. Раз, два, три, ч-четыре, – расправляет он затекшие за ночь мышцы, смотрит в окно на тускнеющее с каждым днем, но пока еще живительное солнце.
1998 г.
Мы идем в гости
В субботу, за завтраком, мама вдруг объявила:
– Сегодня мы идем в гости!
У Татьяны на день были свои планы, у Мишки – свои. Услышав об этом, мама расстроилась, даже возмутилась:
– Кажется, я вас не очень стесняю. Так? Но сегодня прошу… требую!.. пойти со мной. Это очень важно.
Они жили втроем. Отец уехал четыре года назад; с тех пор Татьяна и Мишка видели, не могли не замечать, как быстро мама меняется. Что-то стало в ней появляться такое – неприятное. Стала она походить на чужую, вечно насупленную, готовую к скандалу, к ругани тетку. По вечерам сидела на диване без дела, слепо смотрела в сторону телевизора; еду готовила через силу, озлобленно как-то… Но с месяц назад мама начала слегка оживать, отмякать, с работы приходила немного позже обычного грустноватая, зато добрая и заботливая. И дети, уже почти взрослые, догадывались, в чем причина ее оживленности, поэтому не стали сопротивляться – поняли, куда зовет. Им показалось, что поняли…
Быстро закончили завтрак, оделись празднично и вышли из дому. Автобус подъехал к остановке почти сразу – ждать не пришлось. И только там Мишка не выдержал и спросил:
– Мам, а куда мы все-таки?
– Мы… Мы к Вере Ивановне.
– Чего?!
Пассажиры обернулись в их сторону…
Вера Ивановна была маминой сослуживицей; она появилась здесь совсем недавно, в конце лета, и вскоре по городку побежал слушок, что ее сын болен страшной болезнью, о которой здесь знали только из передач по телевизору… Несколько раз, возвращаясь с работы, мама вслух горевала: «Наши даже близко к ней подходить не хотят, бумаги после нее в руки взять брезгуют. Эти, в отделе кадров, ворчат всё, зачем ее приняли – не знали, что со Славиком у нее такое… Славик вообще на улицу почти не выходит… Нужно им как-то помочь, поддержать бы». И вот, значит, сегодня решилась.
Всю оставшуюся дорогу молчали, глядя в разные стороны.
Вера Ивановна с сыном жили в кирпичной пятиэтажке возле автовокзала. Мама решительно, со строгим лицом, вошла в подъезд первой.
– Только ведите себя прилично, – сказала на лестнице. – Посидим часок, чаю попьем. Они ведь тоже люди. И очень хорошие, в сущности… Договорились?
– Угу.
Мама вдавила кнопку звонка. Быстро, будто за ней стояли, дверь открылась.
– Здра-авствуйте! – чересчур радостно пропела мама. – А мы вот к ва-ам.
– Проходите, – мягкий, приятный голос в ответ; непонятно даже, девушки или парня.
Столпились в тесной – справа вешалка, слева зеркало с тумбочкой, впереди стена – прихожей; из-за спин мамы и брата Татьяна не сразу увидела невысокого, длинноволосого юношу в синем ворсистом халате. Лицо, узкое, сухощавое, какое-то по-южному яркое, было приветливым и симпатичным, но словно бы утомленным долгим недосыпанием. «Как после экзаменов», – вспомнила Татьяна себя и своих одноклассников, когда заканчивали девятый класс.
– Раздевайтесь, пожалуйста, – сказал юноша, и тонкие губы чуть раздвинулись в еле заметной улыбке. – Мама сейчас вернется. За тортиком спустилась.
– У-у! А мы тоже со вкусненьким!..
Вошли в зал. Мама познакомила Славика с Татьяной и Мишкой.
– Очень приятно! – уже открыто улыбался юноша. – Очень рад. – Заметил на себе халат, испугался: – Ой, прошу прощения! Как Обломов, до обеда… Располагайтесь, я сейчас. – Он плавно, но быстро заскользнул в соседнюю комнату.
Огляделись. Обстановка обычная – диван, журнальный столик и кресло рядом, большой, от пола до потолка сервант с посудой; в нем же – телевизор, видик, книги на двух полках…
