И все-таки ей словно вожжа под хвост попала. Тина сама не понимала, почему талдычит свое, одно знала наверняка: из такси надо выйти, надо, надо! Хотя бы для того, чтобы взять верх над этой наглой рожей. Вот именно!
– Останови сейчас же! – яростно выкрикнула Тина. – Я ведь даже билета не взяла, ну как не стыдно?!
– А, ты бэз билета? – обрадовался водитель. – Плати сэйчас же. Нэмэдленно плати, пока нэ будешь платить, никто нэ будет выходит, да?
Ну… ну, это уже был просто предел всему!
Тина растерянно оглянулась:
– Как это – без билета? Я ведь заплатила, просто не взяла его…
– Ну и дура, – спокойно информировала тетка, одна занимавшая переднее сиденье: рядом мог поместиться разве что йог, голодавший не менее года. – Нашла бедненьких, подавать им! Да они знаешь как живут? Наши русские балды на рынках на них горбатятся, торгуют, а они знай стоят, надзирают. У нас в Доскине один такой себе фазенду отгрохал, с ума сойти! Там тебе и дом, и подворье, и гаражи, и для баранов целый дворец, и для сына отдельный дом, и коровы у него, и овцы, и теплицы, и три автомобиля, а дети в школу не ходят, только знай по хозяйству суетятся!
– Да, деваться от них некуда! – подхватил кто-то еще, и все пассажиры мигом открыли оживленную дискуссию «Руки прочь от России!». То, что это происходило в пределах слышимости водителя, никого особенно не смущало, в том числе и его. Он крутил себе баранку и мчался к Сенной!
Это было выше ее сил. Тина вдавила палец в кнопку над дверью. Водитель так и подскочил, когда сирена – несомненно, близкая родственница той, которая звучит на учениях по гражданской обороне! – взревела у него над головой.
Возможно, в иной ситуации этот звук и ласкал бы его слух, но сейчас он оказался той соломинкой, которая сломала спину верблюда.
Громко выругавшись, шофер внезапно свернул и ринулся по какой-то боковой улочке, среди старых домиков, крича на всю «маршрутку»:
– Ах так, да? Гудеть, да? Ну и ладно! На Сенную нэ едем! Нэ будет остановка!
– Как это?! – вскричала Тина.
– Кататься едем, да? – мстительно хохотнул водитель, делая новый, совсем уж лихой вираж… и перегораживая путь «Волге», которая пылила с горки на полной скорости.
Тине показалось, что зеленая морда машины – оскаленная и перекошенная – летит прямо на нее. Она слабо, отстраняюще махнула рукой – и в следующее мгновение страшный удар опрокинул ее на спину.
Очнулась Тина от боли – кто-то с силой пнул ее в живот. С криком рванулась, открыла глаза, но сначала ничего не увидела в шевелящейся, кричащей тьме. Тотчас мрак перед глазами рассеялся, и Тина с необыкновенной ясностью поняла, что произошло: «Волга» опрокинула «маршрутку», пассажиров швырнуло друг на друга…
Какая-то тяжесть давила на грудь, на лицо.
«Задохнусь ведь!» – испугалась она и попыталась сдвинуть навалившийся груз.
Это удалось с превеликим трудом, но сразу стало легче. Тина попыталась сесть, машинально прикрывая лицо, чтобы кто-нибудь из людей, шевелившихся, кричавших рядом, не угодил ненароком каблуком или локтем.
Прислушалась к себе – похоже, ничего не сломано. Удивительно – ей совсем не было страшно. Может, сотрясение мозга? Даже странно – такое спокойствие. Ведь только что готова была хоть в окошко прыгать, только бы выбраться из «маршрутки»! А теперь, после аварии…
Впрочем, авария уже произошла, теперь-то чего бояться?
Вот оно что! Значит, Тина собачилась с водителем не просто из общей стервозности натуры. Чувствовала, стало быть, аварию, которую в какой-то степени сама же и спровоцировала. Забавно…
– Эй! – послышался сверху перепуганный голос. – Живые есть?
Похоже, этот вопрос был воспринят как оскорбление, такой крик поднялся кругом. В том, что он умер, не хотелось сознаваться никому. Сверху послышались тяжелые удары, потом железный скрежет, потом тот же голос проорал:
– Все, двери мы открыли. Можете вылезать! Кто может!
Вокруг снова раздались крики, исполненные боли. Кричали в основном женщины, которых топтали мужчины, пытающиеся выбраться наружу: дверцы-то теперь были наверху.
Тина сжалась в комок, защищая голову. Наконец сверху скомандовали:
– Женщины! Давайте руки! Будем вас тянуть.
Тина, как могла, выпрямилась. Женщины всхлипывали, кто-то громко стонал.
Завыла сирена – милиция, что ли, прибыла? А может, «Скорая»?
– Эй, руки давай, руки! – заорал кто-то в ухо Тине. – Соображаешь, нет?
Она покорно вытянула вверх руки, и через некоторое время, едва не выломав их, ее выволокли через двери и опустили на асфальт.
Бледные, перепуганные люди толпились вокруг. Кто-то лежал на земле, неуклюже скособочив голову. Кто-то стонал, кто-то ругался. На борту «пазика» и на земле виднелась кровь.
На подгибающихся ногах Тина шагнула в сторону. Тошнило невыносимо.
– Эй, вы там как? – Четырехугольный мужик в белом халате со злым лицом подскочил к ней, схватил за голову и пристально вгляделся в глаза: – Руки-ноги целы? Это хорошо! Сотрясения вроде бы тоже нет, но точнее скажут в больнице.
– В какой больнице? – испугалась Тина. – Мне некогда, вы что?
Доктор скривился:
– Давай-давай! Тетя Тоня, возьмите эту дурочку!
Женщина, вроде бы похожая на доктора, без разговоров затолкала Тину в белый с красной полосой фургончик, где уже жались друг к другу пять или шесть бледных, перепуганных женщин. Вроде бы Тина видела их в злополучной «маршрутке».
– Уберите ее отсюда! – истерически взвизгнула одна, едва завидев Тину. – Это из-за нее мы перевернулись!
– Да будет тебе, молодка! – тяжело вздохнула тетя Тоня, втискиваясь в фургончик последней. – Живы – и ладно.
– А шофер? – кричала женщина.
– Да что ему сделается? – поджала плечами медсестра. – Нос разбил, и все. Ничего, будет думать, куда ехать. Мужики рассказывали, как он кататься собрался. А вот тот парень из «Волги» – его… – Она махнула рукой.
Гомон в «Скорой» мигом стих. Кто-то всхлипнул…
Тина откинулась к трясущейся стенке, закрыла глаза. Может быть, у нее и правда сотрясение мозга? Уж очень ноют виски. В левый будто иголочка воткнулась. И опять нарастает страх… Не от этой машины, не от больницы, в которую ее везут. Почему-то страшна наступающая ночь.
Ну вот, глупости! До ночи еще часов пять-шесть.
Однако тягостное предчувствие так никуда и не ушло. Не помог успокаивающий укол, не помогло и резюме доктора, подтвердившего, что никакого сотрясения у Тины все-таки нет, а дрожь, которая ее бьет, – это вполне естественная реакция после пережитого потрясения. И когда Тина вышла в блеклые сумерки, поглядела на тоненький, добела раскаленный серпик молодого месяца, на только что проклюнувшуюся нарядную звездочку слева от него, – она едва не повернула назад, на больничное крыльцо. Ночь подступила-таки, а вместе с ней – неопределенные, смутные страхи.
До дрожи не хотелось идти домой!
Нет, все-таки странно. Всегда ее дом был ее крепостью, с тех самых пор, как два года назад Тина узнала о смерти тети и о том, что ей была завещана квартира в далеком городе Нижнем Новгороде. Тогда она восприняла это как знак свыше, как дар небес, как выход из неразрешимо, казалось бы, запутавшейся жизни. Она была так счастлива, что даже не находила в себе сил изображать приличную случаю печаль. Из-за этого Тина в очередной раз смертельно поссорилась с матерью и, неся на челе клеймо безжалостной, расчетливой эгоистки, убежала сломя голову из родного города Хабаровска, твердо решив никогда-никогда туда не возвращаться. «Туда» – это означало к маме, в газету «Молодой дальневосточник» и к мужу Мише Шевелеву. Бывшему мужу, разумеется.
Она поселилась в Нижнем, мгновенно полюбив этот чудный провинциально-столичный город, и чувствовала себя как дома и в нем, и в тихой квартире на первом этаже симпатичной «хрущевки» из красного кирпича, стоявшей в тихом, тенистом дворике. Потом появился Валентин…
Теперь Валентин исчез. А вдобавок Тина поняла, что ей страшно возвращаться домой…
Но куда, в самом деле, податься? Больше идти некуда. Разве что в «Макдоналдс»… но Виталия давным-давно и след небось простыл. Да и забираться снова в какой-нибудь автобус, троллейбус, «маршрутку» (!!!) – нет, уж только не это!
Поэтому она собрала остатки сил и побрела от областной «Скорой помощи» через Ковалиху на Провиантскую улицу, а потом – на свою Ижорскую, которая еще утром была родной и любимой, а теперь чудилась исполненной опасных и зловещих теней.
Тина не сдержала сдавленного крика, когда одна из таких теней вдруг отделилась от скамейки, стоящей возле ее подъезда, и встревоженным голосом произнесла:
– Ну наконец-то. Я уж тут в розыск собрался подавать, честное слово!
Тень говорила мужским голосом, имела широкие плечи, а свет фонаря играл на ее тщательно причесанных рыжеватых волосах. В руках тени шелестел целлофаном букет и шуршал пакет, в котором вырисовывались очертания каких-то коробок.
