— Может, в баньку кто-то приехал?
— Может быть.
— Своему он кому-то открыл, — сказал Пахомов.
— Свои не убивают, — качнул головой Тернов. — Убить мог тот, кого он за своего принял.
Тело было изранено со всех сторон. И в живот били, и в спину. И пока трудно судить, куда нанесли первый удар. Возможно, в живот. Если так, то ударили неожиданно. Бортников явно не ожидал подвоха.
— И кто это мог быть?
— Если бы я знал, меня бы здесь уже не было, — усмехнулся Тернов.
— Он один здесь работал?
— Один. Один как бобыль. Ему помощника предлагали, отказался.
— Почему?
— Ну, во-первых, помощник непутевый. А во-вторых, он одиночество любил.
— Холостой, разведенный?
— Да была у него баба. В Косовке, здесь недалеко… — в раздумье нахмурился Тернов. — Может, из-за нее?
— Замужем баба или так?
— Вдова. Алла Голикова. Местная колдунья.
— Колдунья?
— Мужиков только в путь околдовывает. К ней на отшиб не только Юра захаживал… А знаешь, съезжу-ка я в Косовку!.. Лепехин!
Тернов взял с собой опера и был таков. Пахомов с ним не поехал. И надо было бы с местной охотницей на мужиков поговорить, но не хотелось оставлять Татьяну без прикрытия. И вообще, нельзя группу распылять. Чутье подсказывало, что им нужно держаться вместе.
Пахомов направился в баню, внимательно глядя себе под ноги. Мало ли, вдруг следы крови обнаружит или даже окровавленный нож. Но ничего подозрительного на пути не попалось, и в бане было чисто. Печь холодная, сухие дубовые и можжевеловые венички гроздьями в предбаннике висят, источая крепкий аромат сухих листьев и хвои.
И доски в бане сухие. Воды в котле и в кадушке нет. Как минимум два дня здесь не парились. И не готовились к банному дню.
Он собирался выходить, когда появилась Татьяна. Прижалась к нему в предбаннике, поцеловала в губы, но тут же отстранилась.
— Запах какой!
Она протянула руку, пощупала ближайший к ней можжевеловый веник.
— И комаров почти нет.
— Точно, нет!
— Хвойный запах комаров отгоняет. А если веничек еще и пожечь, их совсем не будет.
— Ну, жечь пока не надо, — сказала Татьяна, опускаясь на лавку в предбаннике. — И так хорошо.
Олег сел рядом, обнял ее, она положила голову ему на плечо.
— Хорошо здесь, уходить не хочется.
— Можно заночевать. И баньку затопить.
— Ну нет! — встрепенулась она.
— Душу неприкаянную боишься или оборотня? — усмехнулся он.
— Ну, с душой бы я поговорила, может, узнала бы что. А насчет оборотня…
— Или психа.
— Или психа, — кивнула Татьяна. — Восемнадцать ударов ножом — зачем такая жестокость?
— Чащин в гостинице ночь провел. Надрался в хлам и спать лег.
— Все-таки на Чащина грешишь?
— Он сказал, что весна еще не закончилась. Сказал, что еще всякое случиться может. Случилось… То ли накаркал, то ли заказал…
— Кого заказал? Бортникова? Зачем?
— А чтобы подозрения от себя отвести. Он же в гостинице ночевал, и это легко подтвердить. Камеры там, все такое…
— Да нет, вряд ли… — качнула головой Знаменова.
— Так я не утверждаю, я предполагаю.
Дверь открылась, в проеме показался Духов:
— А-а, вот вы где!
— Ты или заходи, или дверь закрывай, — сказал Олег.
— Ехать пора. Местные уже загрузились.
— А труп? — поднимаясь, спросила Татьяна.
Спецмашина, которую ждали, так и не появилась. Но следователь Ирошников принял волевое решение: он велел упаковать покойника и поместить его в свой микроавтобус.
Вместе с телом уехали все местные сотрудники. Остались только московские.
— И мы поедем, — сказала Знаменова, глядя вслед уезжающей «Газели».
Группа погрузилась в микроавтобус, Черновицын сел за руль. Духов открыл окно, с затаенной иронией нашептал на свою ладонь и подул на нее.
— Что это значит? — насмешливо спросил Олег.
— Да вот, вопрос здесь оставил. Зачем, спрашивается, вообще сюда приезжали?
— Кому ты вопрос оставил, с того и спрашивай. Жди, когда леший тебе с ладони ответ надует.
— Леший?
— Ну, ты же лешему вопрос оставил.
— Да ну вас к лешему! — воскликнул вдруг Черновицын.
И судя по звучанию его голоса, расстроен он был всерьез.
— Что случилось? — забеспокоилась Знаменова.
— Да не заводится! — Лева провернул ключ в замке зажигания, но стартер не подавал признаков жизни.
— Аккумулятор сдох? — спросил Духов.
Черновицын предпринял очередную попытку, но так ничего и не добился.
— Толкнем!
Дорога шла слегка под уклон, коробка передач в машине механическая, поэтому завести двигатель можно было с толкача. Но, увы, не получилось. Видимо, искра потерялась где-то в проводке. А может, свечи навернулись.
— И что делать? — спросила Татьяна.
— Эвакуатор вызывать.
Что-то подсказывало Пахомову, что поломка не случайна. Возможно, кто-то нарочно вывел машину из строя. Но зачем? Может, кто-то из местных пошутил? Чтобы московских позлить. Хорошо, если так.
— Нет зоны действия сети. — Знаменова щелкнула пальцами по дисплею своего мобильника.
— Меня это почему-то не удивляет.
Машина сломана, связи нет, а уже темнеть начало. А до города километров тридцать. До ближайшей деревни, куда уехал Тернов, километров десять, но по пути к ней можно заблудиться. Еще немного, и лес погрузится в темноту, наполненную злобными насекомыми.
— Как же Бортников с миром общался? — спросил Духов. — Может, у него спутниковый телефон был? Или хотя бы радиостанция?
Но ничего такого в доме не нашлось.
— Может, лешего снарядить, он вмиг до города доскачет, — пошутил Духов.
Но вместо улыбок вызвал этим только косые взгляды. Какие-то уж очень невеселые шутки у него. Но винить его, в общем-то, не в чем. Про лешего первым заговорил Олег. Может, потому и машина не завелась.
— Здесь заночуем, — осматривая дом, сказала Татьяна.
Печь делила избу на две части: в одной половине Бортников спал, в другой у него стояла простейшая одноконфорочная плита, подключенная к баллонному газу. Стол здесь был, скамейка, на полках стояли жестяные банки с крупой, мукой и солью. А в погребе нашелся целый ящик с тушенкой и несколько банок с соленьями.
— Кашеварить буду я, — сказала Знаменова, с мягкой улыбкой глянув на Олега. — На тебе — охрана и оборона.
— Это само собой.
Хорошо, если двигатель вывели из строя злые шутники. А если кто-то заманивал их в ловушку, которой могла стать эта деревянная изба? Ее могли закупорить со всех сторон, обложить хворостом и поджечь. Вряд ли это кому-то нужно. Зачем тому же Чащину убивать «важняков»? Кроме жестокого геморроя он ничего этим не добьется… Но в любом случае ушки нужно держать на макушке.
Дом был без электричества, но в сарае стоял старый, возможно, еще с довоенных времен, дизельный движок, подключенный к генератору. Его завели, в дом подали свет, Черновицын настроил маленький черно-белый телевизор.
Но очень скоро Пахомов решил выключить генератор: слишком уж громко он работал. Этот звук вызывал чувство дискомфорта, казалось, что к дому кто-то незаметно подкрадывался. К тому же свет в доме притягивал комаров, от которых уже не спасали еловые ветки, которые нарубил Духов — и для запаха, и себе на постель.
Спать легли в десятом часу. Первое время Татьяна сторонилась Олега, но потом все-таки подлегла к нему. Их отношения уже перестали быть тайной, глупо было стесняться. Тем более спали они в одежде.
Черновицын таился где-то возле дома, высматривая возможную опасность, Духов ворочался на своих еловых лапах, накрытых брезентовым плащом.
— У тебя что, вши завелись? — спросил Олег.
— Нервные… И как люди в старину жили? Без света, без канализации…
— Зато в семье по семь-восемь детей было.
— Если я вам мешаю, так я выйду, — сказал Костя.
— Кто тебе сказал, что мешаешь? — усмехнулся Пахомов.
— А я опер или где? У меня дедукция, как у молодого… Может, правда, на холод сходить?
Духов поднялся, надел плащ, на котором лежал, и направился к двери.
— Тихо там на улице, внимание не привлекайте.
Олег служил в спецназе МВД, участвовал в боевых рейдах по вражеским тылам. Он знал, как подкрадываться к объектам противника, как снимать часовых. И он откровенно не понимал командиров, которые выставляли часовых чисто для проформы, заставляя их двигаться по заданному маршруту. В боевых условиях часовой не должен находиться на виду, нельзя ему привлекать к себе внимание. Не зря же существует такое понятие, как «секрет». Охранение должно вестись тайно, скрытно. Именно такую задачу и получил Черновицын. Он мужик исполнительный, за него можно не переживать, да и Духов сомнений не вызывал.
— А мне здесь нравится, — прижимаясь к Олегу, прошептала Татьяна. — Жила бы здесь с тобой и ни о чем бы не жалела.
