Не было случая, чтобы он огрызнулся. Конечно, он слабак, но ведь и Санька не дзюдоист‑каратист. Пожалуй, еще похилее будет. Может, Леха вообще драться не умеет? Серега иногда встречал таких. Среди них попадались даже и сильные ребята, но вот не могли они ударить, не могли – и все. Словно кто на цепочку их посадил.
Хотя был же случай в той смене… Они с Лехой тоже тогда в одном отряде были. Смотались всей палатой с тихого часа на речку, купаться, а на речке к ним деревенские пацаны привязались. Деревенских было трое, зато они большие, как в первом отряде. А делать нечего, пришлось драться. И Леха дрался вместе со всеми, даже одного деревенского классно ногой приложил. Тот прямо обалдел – такой мелкий клоп, а тоже туда же, ногами машется! Деревенские, правда, им тогда все равно навтыкали, но это уже дело десятое.
А что, если… Может, Леха с Санькой тоже на рабство поспорили, и Леха проиграл? Хотя вряд ли. Такие споры всегда при свидетелях бывают, чтобы потом никто отбояриться не мог. А главное – если бы Леха был в рабстве, Санька бы этими пустячками – подай, принеси – не ограничился. Он бы издеваться стал, власть свою показывать.
Нет, странно как‑то получается. Есть, наверное, что‑то такое, чего ни Серега, ни кто‑то другой не знает. Дело темное. Одно ясно – Леха Саньку терпеть не может, а все же подчиняется. Может, и вся нынешняя Лехина активность не для Сереги, может, ему главное – Саньке свинью подложить?
Был момент, когда Серега и впрямь такое подумал. Но тут же вспомнил Лехины глаза, и ему стало стыдно. Потому что по глазам его понял – не о себе сейчас Леха думает. Да и не о Саньке.
– Лех, а все‑таки, почему ты обо мне так заботишься? – спросил Серега напрямик. – Ты же рискуешь, если Санька пронюхает, он тебе жизни не даст.
Леха долго не отвечал. Потом, видно, решившись, он все же медленно, словно идя против ветра, заговорил:
– Почему‑почему… Потому что дружить с тобой хочу, давно еще, с той смены. Вот почему!
– Так что же ты раньше молчал? – удивленно спросил Серега. – Давно бы сказал, и дружили бы…
– Ну, – замялся Леха. – Разве это так просто делается? Да и сам видишь – ты такой, а я вот…
– Что вот? – не понял Серега. И тут же почувствовал, что знает Лехин ответ.
– Ну, ты же сам видишь – я слабый. Ни в футбол, ни плавать, ни вообще… Я ничего интересного не умею. Одним словом, Санька правильно обзывает – размазня.
– Да я этого Саньку! – вскричал Серега. – Да если бы я раньше про тебя знал!
– Ну вот, – усмехнулся Леха. – Этого я и боялся. Думаешь, я потому с тобой дружить хотел, чтобы ты меня от Саньки защищал? Да плевать мне на то, что ты самбист, что у тебя мускулы. Я ведь потому, что ты хороший… А Санька… Думаешь, я не мог бы ему и сам навтыкать?
На сей раз промолчал Серега. Потом осторожно спросил:
– Так почему же не навтыкаешь? Он же дерьмо. Все же видят, как он на тебя вырубается. За Саньку никто бы и слова не сказал.
Леха вздрогнул, чуть побледнел и принялся разглядывать шнурки на кедах. Потом тихо произнес:
– Ну… Есть, в общем, одна причина. Ты про это больше не спрашивай, ладно?
Серега покраснел. Все‑таки дурак он, кругом дурак. Хотел как лучше, а видно, самое больное место зацепил.
– Извини. Я только что… Если что – ты на меня всегда рассчитывай. Санька – не Санька, а вообще…
Помолчали.
Солнце забиралось все выше и выше в небо, изливало оттуда свой липкий дымный жар на растрескавшиеся кирпичи дорожки, на темную Серегину голову, на белобрысую Лехину.
– Еще захода два – и, наверное, все выгребем, – прервал тишину Серега.