Фридрих Ницше
Сумерки идолов или как философствуют молотом
Предисловие
Сохранять азарт в тёмном и непомерно ответственном деле не малый фокус; и всё же, что ещё может пригодиться тут больше, чем азарт? Ни одна вещь не удастся, если в ней не принимает участия задор. Только излишек силы служит доказательством силы. — Переоценка всех ценностей , этот вопросительный знак, столь чёрный, столь чудовищный, что он бросает тень на того, кто его ставит, — такая роковая задача вынуждает каждое мгновение выбегать на солнце, стряхивать с себя тяжёлую, ставшую слишком тяжёлой серьёзность. Тут хорошо всякое средство, тут всякий «случай» — счастливый случай. Прежде всего война . Война всегда была великой находкой всех сокровенных, ставших слишком глубокими умов; даже в полученных ранениях заключена целебная сила. Издавна моей любимой поговоркой было изречение, происхождение которого я утаю от учёного любопытства:
increscunt animi, virescit volnere virtus.[1]{1}
Другое лечение, в некоторых случаях для меня более желательное — это прислушиваться к идолам ... В мире больше идолов, чем реальностей: это мой «злой взгляд» на этот мир, а ещё — моё «злое ухо »... Задавать здесь вопросы молотком , чтобы, возможно, услышать в ответ тот самый гулкий полый звук, говорящий о вздутии, — какой это восторг для человека, который ещё и за ушами имеет уши, — для меня, старого психолога и крысолова, перед которым должно зазвучать именно то, что хотело бы отсиживаться в тиши...
Также и настоящее сочинение — об этом говорит заглавие — есть прежде всего отдых, солнечное пятно, увиливание в праздность, досуг психолога. Быть может, также и новая война? И мы будем припадать ухом к новым идолам?.. Это маленькое сочинение — великое объявление войны ; что же касается простукивания идолов, то на сей раз это не временные, а вечные идолы, к которым здесь прикасаются молотком, как камертоном, — и нет на свете более старых, более уверенных, более надутых идолов... И более полых... Это не препятствует тому, что в них больше всего верят ; да и называют их, особенно тех, кто поважнее, отнюдь не идолами...
Турин , 30 сентября 1888 г.,
в день, когда была окончена первая книга
Переоценки всех ценностей
Фридрих НицшеИзречения и стрелы{2}
1Праздность есть мать всякой психологии. Как? Разве психология — порок?{3}
2И самый отважный из нас очень редко обладает отвагой к тому, что он собственно знает ...
3Чтобы жить в одиночестве, надо быть зверем или богом, говорит Аристотель.{4} Тут не учтён третий случай: надо быть и тем и другим — философом ...
4«Всякая истина проста».{5} — Разве это не усложнённая ложь?
5Я хочу раз навсегда не знать многого. — Мудрость полагает границы также и познанию.
6В своём диком естестве лучше всего отдыхаешь от своей неестественности, своей духовности...
7Как? разве человек только ошибка Бога? Или Бог только ошибка человека?{6}
8Из боевой школы жизни. — Что не убивает меня, то делает меня сильнее.
9Помогай себе сам: тогда поможет тебе и каждый. Принцип любви к ближнему.
10Не проявлять трусости по отношению к своим поступкам! Не отворачиваться от них! — Угрызения совести неприличны.
11Может ли осёл быть трагичным? — Когда гибнешь под тяжестью, которую не можешь ни нести, ни сбросить?.. Случай философа.{7}
12Если имеешь своё «почему» жизни, то поладишь почти со всяким «как» . — Человек не стремится к счастью; к нему стремится только англичанин.
13Мужчина создал женщину — но из чего? Из ребра своего бога — своего «идеала»...{8}
14Что? Ты ищешь? Ты хотел бы удесятерить, увеличить себя во сто раз? Ты ищешь приверженцев? — Ищи нулей !{9}
15Посмертных людей — меня, например, — понимают хуже, чем современных, но лучше слушают . Говоря точнее: мы никогда не будем поняты — и отсюда наш авторитет...{10}
16Между женщинами. — «Истина? О, вы не знаете истины! Разве она не покушение на все наши pudeurs[2]?»
17Вот художник, каких я люблю, скромный в своих потребностях: он хочет собственно только двух вещей, своего хлеба и своего искусства, — panem et Circen [3]{11}...
18Кто не умеет вкладывать в вещи свою волю, тот по крайней мере вкладывает в них смысл : т. е. он полагает, что воля в них уже есть (принцип «веры»).
19Как? вы выбрали добродетель и возвышенные чувства, и одновременно поглядываете с завистью на барыши людей бесцеремонных? — Но ведь, выбрав добродетель, отказываются этим от «барышей»... (на входную дверь антисемиту).
20Совершенная женщина занимается литературой так же, как совершает маленький грех: для пробы, мимоходом, оглядываясь, замечает ли это кто-нибудь, и чтобы это кто-нибудь заметил...{12}
21Попадать в отчаянные положения, где ты просто не имеешь права на мнимые добродетели, где ты, скорее, как канатный плясун на своём канате: сорвёшься с него, устоишь на нём, или пройдёшь по нему до конца...{13}
22«У злых людей нет песен».{14} — Отчего же у русских есть песни?
23«Немецкий ум»: уже восемнадцать лет{15} contradictio in adjecto[4].
24Ища начал, делаешься раком. Историк смотрит вспять; в конце концов он и верит тоже вспять.
25Чувство удовлетворения предохраняет даже от простуды. Простуживалась ли хоть одна женщина, умеющая хорошо одеваться? — Я имею в виду те случаи, когда она была едва одета.
26Я не доверяю всем систематикам и сторонюсь их. Воля к системе есть недостаток честности.
27Женщину считают глубокой. Почему? Потому что у неё никогда не дойдёшь до дна. Женщина даже и не мелка.{16}
28Если у женщины мужские добродетели, то от неё впору бежать; если же у неё нет мужских добродетелей, то она убежит сама.
29«Как же прежде кусалась совесть! Какие хорошие зубы у неё были! — А теперь... И в чём тут дело?» — Вопрос для зубного врача.{17}
30Люди редко ограничиваются одним опрометчивым поступком. Совершая первый такой поступок, всегда делают чересчур много. Именно поэтому обычно решаются на второй опрометчивый шаг — и на сей раз делают слишком мало...
31Червяк, на которого наступили, начинает извиваться. Это благоразумно. Он уменьшает этим вероятность, что на него наступят снова. На языке морали: смирение .
32Есть ненависть ко лжи и притворству, порождённая щепетильностью в вопросах чести; есть такая же ненависть, порождённая трусостью, поскольку ложь запрещена божественной заповедью. Слишком труслив, чтобы лгать...
33Как мало нужно для счастья!{18} Звук волынки. — Без музыки жизнь была бы заблуждением.{19} Немец представляет себе даже Бога распевающим песни.{20}
34On ne peut penser et ecrire qu’assis[5]{21} (Г.Флобер). — Вот я и поймал тебя, нигилист! Усидчивость есть как раз грех против духа святого. Только выхоженные мысли имеют ценность.
35Бывают случаи, когда мы уподобляемся лошадям, мы, психологи, и впадаем в беспокойство: мы видим перед собой нашу собственную колеблющуюся тень. Чтобы вообще видеть, психолог должен не обращать внимания на себя .
36Наносим ли мы, имморалисты, ущерб добродетели? — Столь же мало, как анархисты — государям: с тех пор, как в них начали стрелять, они снова крепко засели в своих тронах. Мораль: нужно стрелять в мораль .{22}
37Ты спешишь впереди ? — Как пастух? Или как исключение? Возможен ещё и третий случай: беглец... Это первый вопрос совести.{23}
38Ты настоящий? Или только актёр? Выступаешь ли ты вместо чего-то или ты и есть то, что должно выступить на свет? — В конце концов ты ведь можешь оказаться всего-навсего копией актёра... Это второй вопрос совести.{24}