Считалось, что шапка Мономаха была даром византийского императора Константина IX своему внуку, киевскому князю Владимиру Всеволодовичу Мономаху, что символизировало преемственность власти русских правителей от византийских императоров. На самом деле такое происхождение шапки-символа крайне сомнительно: император Константин умер в 1055 году, когда Владимиру было всего два года, и вероятность того, что он получит Киев, была весьма сомнительной.
Как бы то ни было, сам ли или по инициативе людей, которые правили его именем, но свое совершеннолетие Иван Васильевич ознаменовал тем, что принял титул царя Ивана IV.
Царский титул имел огромное значение. Он, в частности, позволил Ивану Васильевичу занять совершенно иную позицию в дипломатических отношениях с Западной Европой, ведь великокняжеский титул переводился просто как «принц» или даже «великой герцог», титул же «царь» в европейской иерархии стоял наравне с титулом «император».
Да и в глазах самого Ивана Васильевича перемена титула стала важной жизненной вехой. Вспоминая те дни, он писал, что сам взялся строить свое царство, и «по Божьей милости начало было благим». Увенчанный царским титулом, став Иваном IV, он явился перед своим народом в роли преемника римских кесарей и помазанника Божьего на земле.
* * *После церемонии венчания на царство родня Ивана Васильевича добилась для себя больших привилегий. В частности, бабка царя Анна Якшич (в замужестве Глинская — супруга князя Василия Львовича Глинского и мать Елены Глинской) с детьми получила обширные земельные владения на правах удельного княжества. Князь Михаил был объявлен царским конюшим[1], а его брат князь Юрий стал боярином.
Таким образом, коронация Ивана Васильевича по сути не положила конец боярскому правлению. На самом деле произошла всего лишь смена боярских группировок у кормила власти. Однако она не стала окончательной, скорее это был калейдоскоп, в котором кратковременный период господства Глинских сменился господством Шуйских, а тех… Впрочем, обо всем — по порядку.
Н. М. Карамзин по этому поводу пишет: «Он [Иван Васильевич. — Н. С.] любил показывать себя царем, но не в делах мудрого правления, а в наказаниях, в необузданности прихотей; играл, так сказать, милостями и опалами: умножая число любимцев, еще более умножал число отверженных; своевольствовал, чтобы доказывать свою независимость, и еще зависел от вельмож, ибо не трудился в устроении царства и не знал, что государь истинно независимый есть только государь добродетельный. Никогда Россия не управлялась хуже: Глинские, подобно Шуйским, делали, что хотели, именем юноши-государя; наслаждались почестями, богатством и равнодушно видели неверность частных властителей; требовали от них раболепства, а не справедливости».
С Глинскими было покончено в 1547 году. Сначала погиб Юрий Васильевич Глинский, сын Анны Якшич-Глинской, а потом и она сама пала жертвой «злоумышленного оговора» в поджоге Москвы.
Дело в том, что в июне 1547 года Москву опустошил страшный пожар. Тогда в пламени погибло около двух тысяч человек и почти все имущество москвичей. Враги Глинских поспешили воспользоваться этим бедствием для того, чтобы избавиться от них. Ивану Васильевичу донесли, что Москва сгорела не просто так, а по злому умыслу. Царь велел произвести расследование. Для этого Шуйские собрали в Кремль чернь и стали спрашивать: кто зажигал Москву?
— Княгиня Анна с детьми, — последовал ответ. — Она волхвовала, вынимала сердца человеческие да клала их в воду, да тою водою, разъезжая по городу, кропила — оттого Москва и выгорела.
Бред, конечно, полнейший. Но народ в своей массе глуп, и любая власть для черни, по сути, ненавистна. А когда народ глуп, им легко управлять, чем и воспользовались Шуйские, прекрасно понимавшие, что чернь любого готова забросать грязью, ей лишь подбрось для этого повод.
Находившийся при этом Юрий Глинский, видя, что назревает беда, немедленно спрятался в Успенском соборе. Однако разъяренная толпа бросилась вслед за ним, вытащила его из церкви и растерзала.
Писатель А. А. Бушков рассказывает: «После этого началась вакханалия — три дня разгула толпы, который никто из находившихся в Москве бояр и не думал прекращать. Разграбили дом убитого и жилища других Глинских, перебили всех холопов Глинских, какие подвернулись под руку. Сгоряча порешили и нескольких совершенно посторонних людей — “детей боярских из Северской земли”, которых кто-то назвал приближенными Глинского, а разъяренная толпа документов с пропиской проверять не стала».
Сама же Анна Глинская с другим сыном, Михаилом Васильевичем, была в то время во Ржеве. Совершенно обезумевшая чернь, не удовлетворенная убийством Юрия, на третий день явилась к царскому дворцу, требуя выдачи бабки царя и ее сына. Люди почему-то думали, что «виновники пожара» были спрятаны в покоях Ивана Васильевича. Но будущий Иван Грозный подобного обращения с собой никогда не любил. В ответ он приказал схватить зачинщиков и немедленно казнить их, а все остальные разбежались по домам. Как отмечает Э. С. Радзинский, «истинный внук Ивана Третьего, он уже понял свой народ: царство без грозы, что конь без узды».
Что, в конечном итоге, стало с Анной Глинской и ее вторым сыном, точно неизвестно. Они явно пережили восстание 1547 года, но вот потом следы их потерялись. По одной из версий, бабушка Ивана Грозного умерла примерно в 1553 году, приняв до этого постриг под именем сестры Анисьи.
Что касается Михаила Васильевича Глинского, то он бежал в Литву. Потом он вдруг оказался новгородским наместником и принялся разорять соседнюю Псковскую область, за что его поймали, отобрали все награбленное и отправили в отставку. Вскоре, примерно в 1559 году, его не стало.
* * *После своего венчания на царство Иван Васильевич решил жениться.
А. А. Бушков по этому поводу рассуждает следующим образом: «Дело тут было не только в естественных стремлениях молодого человека. Испокон веков на Руси считалось, что подлинное совершеннолетие наступает не по достижении определенного возраста, а лишь после женитьбы (каковая может последовать даже раньше формального совершеннолетия по возрасту). Холостой человек считался вроде даже и не вполне полноценным».
Говорят, что будущий Иван Грозный узнал, что такое женщина, в тринадцатилетнем возрасте. Бояре, стремясь отвлечь наследника престола от более важных дел, наперебой устраивали ему «любовные контакты». Благодаря этому молодой человек менял любовниц чуть ли не каждый день. Всего за четыре года бояре подложили под него несколько сот девиц, которые, по большей части, были весьма искушенными в любовных чарах. Рано сформировавшийся мужчина ни от кого и ни от чего не отказывался, и в результате среди бояр сложилось об Иване Васильевиче мнение, что он любит веселых, бойких и очень страстных женщин.
Первой мыслью было искать невесту «в иных царствах», но, рассудив основательнее, эту мысль отбросили. Лишенный в младенчестве родителей и воспитанный в сиротстве, царь мог не сойтись нравом с иностранкой.
— Желаю найти невесту на Руси, — заявил шестнадцатилетний Иван Васильевич.
Митрополит Макарий с умилением ответил:
— Сам Бог внушил тебе намерение столь вожделенное для твоих подданных! Благословляю оное именем Отца Небесного.
После этого, в феврале 1547 года, был устроен полноценный смотр невест, на который свезли претенденток со всей Руси. Но сначала гонцы развезли по царству «сватьи грамоты», адресованные всему русскому дворянству. Сообщалось в них следующее: «Когда к вам эта наша грамота придет, и у которых будут из вас дочери девки, то вы бы с ними сейчас же ехали в город к нашим наместникам на смотр, а дочерей девок у себя ни под каким видом бы не таили. Кто же из вас дочь девку утаит и к наместникам нашим не повезет, тому от меня быть в великой опале и казни. Грамоту пересылайте меж собою сами, не задерживая ни часу».
Фактически относительно выбора невесты Иван Васильевич повторил тот же способ, который был употреблен при первой женитьбе его отца, Василия III, и который существовал еще у византийских императоров. Всего на просмотр было собрано примерно полторы тысячи «дочерей девок».
А. А. Бушков иронично называет это «первым в нашей истории всероссийским “конкурсом красоты”, проводимым в два этапа»: сначала наместники выискивали самых красивых на местах, а уж потом молодой царь лично вел просмотр «финалисток».
Надо думать, сами претендентки отнеслись к этому мероприятию с большим энтузиазмом — во всяком случае, те из них, чье сердце было свободно. В самом деле, наиболее удачливую из них ждал очень завидный «приз».
Из огромной толпы собранных красавиц Иван Васильевич выбрал Анастасию Романовну Захарьину-Юрьеву, и этим поразил всех. Боярышни со всего царства, кокетливо улыбаясь, всеми способами старались обратить на себя внимание царя, а он выбрал ту, скромность которой вызывала у всех лишь насмешки. По всей видимости, несмотря на всю уродливость условий, в которых протекало детство молодого человека, у него где-то в самом укромном уголке души еще слабо тлела искра — мечта о безмятежном и тихом счастье.
