— Ты что, не слышишь, как я тебя зову? Давай съедем вниз вместе.
Даже не помню, как я проделала остаток пути до вершины. Я добралась туда, чуть отстав от Марка, но только потому, что тащила за собой санки. Может, он и хотел скатиться с холма вместе со мной, однако помочь с санками не предложил.
На холме было еще несколько человек. Сверху нам было видно, как наши семьи медленно ползут вверх по склону и весело смеются, когда кто-нибудь из них падает.
Мы с Марком несколько мгновений простояли молча глядя на них. Потом он повернулся ко мне и спросил:
— Слушай, знаешь такую девочку — Элейн? Она учится в седьмом классе. Ну, такая, с длинными светлыми волосами?
Я не была знакома с этой Элейн, но мне хватило ума сообразить, что Марк выдает мне свою тайну: его интересует эта девочка, и он как бы невзначай хочет знать о ней побольше. Знала я и то, чтомне этот его интерес никак помочь не может. Но ведь в тот день он не только впервые как бы признал мое существование. Он по-своему нравился мне, и это поразило меня больше всего.
Я ответила, что, если он хочет, я могу порасспрашивать подруг, но он отказался, мол, не надо, не бери в голову.
И тут, как по мановению волшебной палочки, вдруг прекратился снегопад. Раз — и нет его, в общем, что-то в этом роде. Мы с Марком растерянно оглянулись, как будто ожидая, что вокруг нас все еще продолжают падать белые хлопья. Но нет, снег действительно идти перестал.
Что ж, делать было нечего, я установила санки и спросила, готов ли он ехать.
— Конечно. Я сяду позади тебя.
Тогда я уселась первой и тут же почувствовала, как со всех сторон меня охватывают руки и ноги Марка Жюпьена. Я просто умерла и вознеслась на небо. Что мне эта Элейн? Ведь здесь и сейчас была не она, а я, и этого было вполне достаточно. Марк оттолкнулся, и мы помчались вниз.
Один из скатов с этого холма был очень длинным и ухабистым. Мы-то, разумеется, катались здесь сотни раз и знали его досконально, но все равно либо зазеваешься, либо просто по глупости бывает, налетишь на что-нибудь и опрокинешься. Все мы каждую зиму выслушивали одну и ту же апокрифическую историю о мальчике, который много лет назад слетел с санок и раскроил себе череп о камень. Никто, конечно, всерьез ее особенно не воспринимал, но все же мы старались не забывать об осторожности.
Я и сейчас помню этот спуск до мельчайших подробностей. Наверное, я могла бы рассказать вам обо всех ухабах и ухабчиках, на которых подпрыгивали наши санки. Примерно на полпути вниз Марк громко затянул «Где-то там, за радугой…»note 54 , и я, хоть и не очень хорошо помнила слова, принялась ему подпевать.
Громко горланя песню, мы пронеслись мимо наших родителей, мимо покрытых снегом деревьев, прыгающих кругом собак, детишек, катающих снежные шары для снеговика… Я помню все.
Мы мчались по извилистому спуску, санки раскачивались из стороны в сторону, и тут… БАММ!
Не знаю, во что мы такое врезались, но оно наверняка было довольно приличных размеров, поскольку одно мгновение мы еще неслись вперед и пели, а в следующее — уже летели вверх тормашками.
А потом грохнулись оземь.
Боже, ну и удар же был! Я ударилась о землю как раз мягким местом и, хотя была тепло одета, должно быть, приземлилась прямо на копчик, поскольку поначалу была буквально парализована болью. Даже дух перехватило.
Придя в себя, я услышала, как где-то рядом Марк повторяет: «Ты в порядке? Клэр, ты в порядке?»
Я хотела кивнуть и сказать, что все в норме, но боль не позволяла мне ничего, только лежать и ощущать, как она пронизывает все тело. Я даже глаз не могла открыть.
— Клэр, что с тобой? Клэр? Отзовись!
Наконец, дыхание снова вернулось ко мне, и я почувствовала: жить буду. Я открыла глаза, чтобы сказать ему, что со мной все в порядке.