Зеев Бар-Селла
"Тихий Дон" против Шолохова
Проблема авторства романа «Тихий Дон» - проблема непростая. И первый вопрос, на который необходимо ответить, - обоснованно ли утверждение, что автор этот - не Шолохов?!
Все выдвинутые до сих пор возражения против шолоховской кандидатуры («случай, небывалый в мировой литературе…», «материал, далеко превосходящий жизненный опыт и уровень образованности [4-х классный]…», «художественная сила, которая достижима лишь после многих проб опытного мастера…», «слишком много чудес!» - А. Солженицын) являются умозрительными.
От таких вопросов можно уйти (и уходят) с легкостью: если Шолохов - автор романа, тогда он - гений! А гению закон не писан!
Остается, однако, главный свидетель обвинения - роман «Тихий Дон». Роману рот не заткнешь! Продолжим же слушание показаний романа…
Столыпинский галстук
Сюжет главы 14-й части первой несложен: Степан Астахов, извещенный об измене жены, возвращается домой после лагерных сборов; дома он зверски избивает Аксинью; расправе пытаются помешать два брата Мелеховы - Петро и Григорий… Финал главы:
«С этого дня в калмыцкий узелок завязалась между Мелеховым и Степаном Астаховым злоба.
Суждено было Григорию Мелехову развязывать этот узелок два года спустя в Восточной Пруссии, под городом Столыпиным».
И, действительно, согласно 4-й главе части 4-й, в бою под городом Столыпиным Григорий Мелехов спасает Степану Астахову жизнь.
Рассказ об этом спасении включен в занимающее три страницы изложение воспоминаний Григория о военных событиях 1915 - 1916 годов (майские бои под деревней Ольховчик; июльские - под Равой-Русской; стычка под Баянцем; город Столыпин; Луцкий прорыв в мае 1916- го)…
Никаких противоречий здесь вроде бы не обнаруживается. Разве что захочется задать один вопрос.
Рава-Русская, Луцк, Баянец, Восточная Пруссия, Столыпин…Стоп! Нет такого города. Рава-Русская есть, Луцк имеется, а Столыпина нет. Был, правда, один - Столыпин, Петр Аркадьевич. Да только он не город, а Председатель Совета Министров…
Зайдем с другой стороны. Когда состоялся этот бой? С. Н. Семанов, составивший биографию Г. П. Мелехова, относит его к 1915 году*. Действительно, в тексте рассказ помещен после воспоминаний о боях летом 1915 года и перед мыслями о Луцком прорыве в мае 1916-го. Значит, Восточная Пруссия, лето 1915-го? Но летом 1915-го никаких боев в Восточной Пруссии не было. Что ж было? А было то, что после Августовской оборонительной операции русская армия Восточную Пруссию оставила. Имя же свое Августовская операция получила не по времени (месяц август), а по месту - город Августов. Началась же эта операция 25 января и закончилась 13 февраля 1915 года (7 - 26 февраля по новому стилю). Вернуться в эти места русские смогли ровно через 30 лет - в январе 1945-го.
Прекрасно! А что мы видим в тексте?
«Казачьи кони копытили аккуратные немецкие поля…» (ч. 4, гл. 4).
Не снег на полях, а поля! Но если поле снегом не занесло, зимой следа на нем не оставишь, промерзшая земля под копытом не вдавливается, а звенит!
«Ветер сорвал с Григория фуражку…» (ч. 4, гл. 4).
Фуражку, а не папаху, как положено по уставу! А ведь в русской армии по сию пору переход на зимнюю форму одежды происходит в октябре. Значит, для Григория Мелехова и всего 12-го казачьего полка лето 1915 года наступило в январе?!
____________________
*Семанов С. Н. Григорий Мелехов (Опыт биографии героя романа М. Шолохова «Тихий Дон»). - альм. «Прометей», т. II, М., «Молодая гвардия», с.112.
____________________
Существует ли какое-то объяснение этому разгильдяйству?
Да, и ключ к разгадке - город Столыпин.
«Суждено было Григорию Мелехову развязывать этот узелок два года спустя в Восточной Пруссии, под городом Столыпиным» (ч. 1, гл. 14).
Дело в том, что по внутренней хронологии романа (с этим согласен и С. Н. Семанов - Указ. соч., с.108) драка братьев Мелеховых со Степаном Астаховым произошла в середине лета 1912 года. И, следовательно, слова «два года спустя» означают - лето 1914 года! Тут, как нельзя кстати, «город Столыпин». Это четкое и недвусмысленное указание на один-единственный день - 4 (17) августа 1914 года.
Города Столыпина на карте Восточной Пруссии нет и не было. Был город Stalluponen, в нынешнем русском написании Сталюпенен или (более близком к немецкому оригиналу) - Шталлюпенен. На русских же штабных картах 1914 - 1915 годов город этот назывался: Сталупененъ.
Он дал имя первой в европейской войне наступательной операции русских войск - Сталлюпененское сражение.
Для чего пришлось перекореживать славное в истории русского оружия имя? Ведь «Столыпиным» он назван дважды, причем не в речи персонажей, а в авторской! А правильно он вообще ни разу не назван!
Причина - Шолохов. Он не сумел прочесть название города в рукописи и, переписывая, поставил, вместо правильного (в том числе и грамматически): «под городом Сталупенен», свое дурацкое: «под городом Столыпиным».
Нас поджидает, однако, еще один сюрприз: дело в том, что Григорий Мелехов никоим образом не мог спасти Степана Астахова в Сталлюпененском сражении, поскольку с июля по август 1914 года безотлучно находился в рядах 8-й армии, действовавшей на Юго-Западном фронте (ч.3, гл. 5, 10 - 13, 16, 17, 20), откуда по ранению (ч. 3, гл. 20) отбыл прямо в московский госпиталь (ч. 3, гл. 21,23).
Как это все понять, объяснить? Объяснение одно: замысел романа сформировался не сразу, и Автор какое-то время колебался, на какой фронт - Северо-Западный или Юго-Западный - послать своего героя. Иными словами, Автор не сразу решил какой роман писать - «Тихий Дон» или «Август Четырнадцатого».
Отправив Григория Мелехова в Галицию, Автор тем не менее захотел сохранить эпизод его встречи со Степаном Астаховым. Он перенес этот фрагмент в начало следующей части и поместил его среди воспоминаний о событиях 1915 - 1916 годов. Автор не преуспел в одном: не успел выправить датировку в части 1-й («два года спустя») и не устранил приуроченность эпизода к Сталлюпенскому сражению.
Шолохов так никогда и не понял, какую ловушку смастерил ему Автор; в издании 1945 года он отважился лишь на одну поправку: заменил «ы» на «о», так что теперь читается: «под городом Столыпином».
Беглец
Вторая подглавка 2-й главы 4-й части повествует о дальнейшей судьбе Ильи Бунчука, дезертировавшего в главе 1-й;
«Через три дня, после того, как бежал с фронта, вечером Бунчук вошел в большое торговое местечко, лежавшее в прифронтовой полосе. В домах уже зажгли огни. Морозец затянул лужи тонкой коркой льда, и шаги редких прохожих слышались еще издали. Бунчук шел, чутко вслушиваясь, обходя освещенные улицы, пробираясь по безлюдным проулкам. При входе в местечко он едва не наткнулся на патруль и теперь шел с волчьей торопкостью, прижимаясь к заборам, не вынимая правой руки из кармана невероятно измазанной шинели - день лежал, зарывшись в стодоле в мякину.
В местечке находилась база корпуса, стояли какие-то части, была опасность нарваться на патруль, поэтому-то волосатые пальцы Бунчука и грели неотрывно рубчатую рукоять нагана в кармане шинели».
Вчитаемся во второй абзац - что нового мы узнали? Ну, например, что «в местечке находилась база корпуса», а потому «была опасность нарваться на патруль». Но указание на эту умозрительную опасность, призванное объяснить осторожность Бунчука, для читателя не обладает такой уж непреложной ценностью. Ему - читателю - достаточно было бы информации, полученной из первого абзаца:
«При входе в местечко он едва не наткнулся на патруль».
Так наткнулся или не наткнулся, умозрение или реальность?
И то и другое, потому что - два варианта:
«При входе в местечко он едва не наткнулся на патруль и теперь шел с волчьей торопкостью, (…) не вынимая правой руки из кармана невероятно измазанной шинели».
«В местечке находилась база корпуса, стояли какие-то части, была опасность нарваться на патруль, поэтому-то волосатые пальцы Бунчука и грели неотрывно рубчатую рукоять нагана в кармане шинели».
Нетрудно обнаружить, что второй абзац дублирует заключительную часть первого.
О цели такой авторской щедрости говорить, по-видимому, не приходится - один из вариантов черновой и отброшенный. Какой из двух? На этот вопрос нам дает ответ глава 28-я части 5-й (в первых изданиях глава 29-я). Она повествует о пленении восставшими казаками экспедиции Подтелкова. Жизни Бунчуку остается еще на две главы, и заготовки к описанию его идут в дело:
«Бунчук подошел к своей бричке, стоявшей возле амбара, кинул под нее шинель, лег, не выпуская из ладони рубчатую револьверную рукоять. Вначале он подумал было бежать, но ему претили уход тайком, дезертирство…»