— Вы знакомы с Линклатером? — спросила я, перемещая книги вбок, чтобы дать отдых левой руке.
— Нет, но я отправил свою просьбу на бланке колледжа Баллиоль и тактично упомянул о мистере Чизрайте, моем старом наставнике, который действительно знает Линклатера.
Роджер ободряюще подмигнул, и я рассмеялась.
Его яркие, светящиеся зеленые глаза выделялись на фоне оливковой кожи. Может, любопытство и вправду играло определенную роль в выяснении истории Джейми, но я прекрасно понимала, что тут замешан и другой, более глубокий интерес — к Брианне. Более того, мне было известно, что его чувства не безответны. Чего я не знала, так это догадывается ли об этом Роджер.
Вернувшись в кабинет покойного преподобного Уэйкфилда, я с облегчением опустила книги на стол и рухнула в кресло у камина, Роджер пошел на кухню за стаканом лимонада.
Несколько глотков кисловато–сладкой жидкости позволили мне восстановить дыхание, но стоило бросить взгляд на стол, на лежавшую там стопку книг, как сердце учащенно забилось.
Есть ли там что–нибудь о Джейми? Мои ладони, сжимавшие холодное стекло стакана, внезапно вспотели, и я постаралась отогнать эту несвоевременную мысль. Не заглядывай слишком далеко вперед, предостерегла я себя. Посмотрим, что удастся обнаружить, а уж там видно будет, как поступить.
Роджер скользил взглядом по корешкам книг и подшивок, пытаясь найти другие возможности. Преподобный Уэйкфилд, ныне покойный приемный отец Роджера, помимо пасторского служения был еще и историком–любителем, завзятым краеведом и ужасным барахольщиком — на его полках вперемежку теснились букинистические и современные издания, раритеты и дешевые брошюры, подшивки журналов, папки с газетными вырезками и другие материалы.
Поколебавшись, Роджер опустил руку на стопку книг на ближайшем столе. То были книги, написанные Фрэнком, — впечатляющее достижение, насколько я могла судить, прочтя хвалебные отзывы, напечатанные на запыленных суперобложках.
— Вы когда–нибудь читали это? — спросил он, взяв томик, озаглавленный «Якобиты».
— Нет, — ответила я, сделала еще один глоток лимонада и закашлялась. — Нет, я не могла.
После возвращения я решительно отказалась иметь дело с какими–либо материалами, относившимися к истории Шотландии, хотя Фрэнк специализировался, в частности, на восемнадцатом веке. Зная, что Джейми мертв, вынужденная жить без него, я старалась избегать всего, что могло вызвать в памяти его образ. Правда, все эти старания ничего не давали — как можно было выбросить его из головы, когда Брианна ежедневно напоминала о нем самим своим существованием. Но так или иначе, я просто не могла читать ничего из того, что имело отношение к этому пустому, никчемному Красавчику принцу Чарли или его несчастным сторонникам.
— Понятно. Я просто подумал: может быть, вы знаете, что есть шанс обнаружить что–то полезное.
Роджер умолк, на его скулах выступил румянец.
— А… э–э… ваш муж — я имею в виду Фрэнка, — поспешно добавил он. — Вы говорили ему… э–э… о…
Вконец смутившись, он не закончил фразу.
— Разумеется говорила! — ответила я, кажется излишне резко. — А как вы это себе представляете — я захожу в его кабинет после того, как отсутствовала три года, и говорю: «О, привет, дорогой, что бы ты хотел сегодня на ужин?»
— Нет, конечно нет, — пробормотал Роджер.
Он отвел взгляд в сторону и уставился на книжные полки, смутившись так, что побагровела даже шея.
— Прошу прощения, — сказала я, глубоко вдохнув. — Вы задали правильный вопрос, просто рана еще не совсем зажила.
Вернее было бы сказать: «вовсе не зажила». То, насколько она оказалась свежа, удивило и испугало меня, и, поставив стакан на стол, я подумала, что, если разговор на эту тему продолжится, мне потребуется что–нибудь покрепче лимонада.
— Да, я рассказала ему все. О камнях, о Джейми. Обо всем.
Некоторое время Роджер молчал, глядя на стопку книг Фрэнка с фотографией автора на задней обложке — худощавого, смуглого и привлекательного, улыбающегося потомкам.
— И он поверил вам? — тихо спросил Роджер.
От лимонада мои губы стали ужасно липкими, и мне пришлось облизать их, прежде чем ответить.
— Нет, — сказала я. — Поначалу нет. Он решил, что я сошла с ума, даже повел меня к психиатру.
Я издала смешок, хотя это воспоминание вызвало такую волну ярости, что у меня непроизвольно сжались кулаки.
— А потом? — Роджер повернул ко мне бледное лицо, на котором выделялись сверкающие от любопытства глаза. — Что он подумал?
Я глубоко вздохнула и закрыла глаза.
— Не знаю.
В крохотной клинике в Инвернессе витали ставшие для меня совсем чужими запахи карболки и крахмала.
Я не могла думать и старалась не чувствовать. Возвращение оказалось куда более пугающим, чем мое путешествие в прошлое, ибо там меня оберегал защитный слой сомнений и неверия в то, что происходит вкупе с надеждой на спасение. Теперь я слишком хорошо знала, где нахожусь и что спасения нет. Джейми мертв.
Врачи и сиделки старались говорить со мной по–дружески, кормили и поили, но во мне не было места ни для чего, кроме печали и ужаса. Когда у меня спросили имя, я назвала его, но больше ничего говорить не стала.
Лежа в чистой белой постели, я сцепила пальцы на своем уязвимом животе и закрыла глаза, желая видеть лишь дождливую вересковую пустошь и лицо Джейми, то, что успело запечатлеться в памяти перед вступлением в круг камней. Было понятно, что новое окружение, если смотреть на него слишком часто и долго, неизбежно заставит эти образы потускнеть и заменит их знаками обыденности, лицами сиделок или вазой с цветами возле моей кровати. Я украдкой прижала один большой палец к основанию другого и с отстраненным облегчением ощутила шрам от крохотного пореза в форме буквы «J». Джейми оставил этот знак по моей просьбе — его последнее прикосновение к моей плоти.
Не знаю, сколько времени длилось это состояние. Порой я проваливалась в сон и возвращалась к последним дням якобитского восстания. Снова видела мертвеца в лесу, Дугала Маккензи, умиравшего на полу Куллоден–хауса, и оборванных горцев, вповалку спавших в грязных траншеях перед той бойней.
Пробуждение, как правило резкое, с испуганным криком или жалобным стоном, возвращало меня к запаху антисептиков и успокаивающим речам персонала, казавшимся невнятными после гэльских боевых кличей. А потом сон снова брал свое, и я проваливалась в него, крепко зажав свою боль в ладонях.
Открыв глаза, я увидела Фрэнка. Он стоял у двери, приглаживая рукой свои темные волосы. Вид у бедняги был нерешительный, но уж этому удивляться не приходилось.
Я снова откинулась на подушки, не глядя на него и не проронив ни слова. Он походил на своих предков, Джека и Алекса Рэндоллов: те же аристократически тонкие, четкие черты и красиво вылепленная голова под рассыпающимися прямыми темными волосами. Правда, помимо небольшого различия в чертах в его облике проступали и внутренние отличия: не было и признаков страха или беспощадности, не было одухотворенности Алекса и высокомерия Джека. Его худощавое, небритое, с кругами под глазами лицо было умным, добрым и слегка усталым. Мне никто этого не говорил, но я знала: чтобы попасть сюда, он гнал машину всю ночь.
— Клэр?
Он подошел к кровати и заговорил нерешительно, как будто не уверенный в том, что я действительно Клэр.
Я и сама–то не была в этом уверена, но кивнула и откликнулась:
— Привет, Фрэнк.
Мой голос — видимо, я отвыкла говорить — прозвучал хрипловато и надсадно.
Он взял меня за руку, и я не отстранилась.
— Ты… в порядке? — спросил он, помолчав.
Глядя на меня, Фрэнк слегка хмурился.
— Я беременна.
В моем дезорганизованном сознании этот момент представлялся очень важным. Я не думала о том, что скажу Фрэнку, если когда–нибудь встречу его снова, но как только увидела его стоящим в дверях, мысли мои прояснились. Я скажу ему, что беременна, он уйдет, и я останусь одна с образом Джейми, запечатленным в памяти, и жгучим прикосновением, оставшимся на моей руке.
Его лицо слегка напряглось, но он не выпустил мою руку.
— Я знаю. Мне сказали. — Он глубоко вздохнул. — Клэр, ты можешь рассказать мне, что с тобой случилось?
На какой–то момент я ощутила полную пустоту, но потом пожала плечами.
— Наверное, — ответила я устало, собираясь с мыслями.
Говорить об этом не хотелось, но по отношению к этому человеку у меня имелся определенный долг. Как–никак я была его женой.
— Все сводится к тому, что я полюбила другого мужчину и вышла за него замуж. Прости, — торопливо добавила я, увидев, как это признание потрясло его. — Так уж получилось. Ничего не могла с собой поделать.
Этого Фрэнк не ожидал. Он открыл рот, закрыл его и стиснул мою руку так крепко, что я поморщилась и выдернула ее из его хватки.
