Что ты Редька, — это бесспорно. А вот как тебя зовут в натуре я не знаю. Может Зюзя?
— Пошел ты!
Редька вдруг обрел присущий уголовникам кураж. Он постарался уверить себя, что круто обойтись с ним могли бы только такие же как и он сам урки, а у лохов на это не хватит духу. При этом лохами и фраерами Редька считал всех, кто не парился в зоне, жил и зарабатывал на жизнь своим трудом, кто мог стать потенциальной жертвой его ножа или пули.
— Значит, не Зюзя. — Барсов досадливо вздохнул. — Жаль. Очень жаль. Могли бы тебя с особым почетом оформить. А так придется обойтись попроще. — Барсов повернулся к Громаку. — Оформим?
— Спрашиваешь.
Из уст Громака это прозвучало как утверждение.
— Тогда давай.
Громак вырубил в молодом сосняке, разросшемся на старой гари, толстую жердь и подал Барсову.
Потом они вдвоем заложили ее за спину Редьки и крепко промотали его тощее, но очень жилистое тело к дрыну веревкой. Редька пытался сопротивляться, но получил по плечу сильный удар прикладом. Рука онемела и бессильно повисла.
Вместе с Редькой охотники перенесли Редьку к большому конусу муравейника. Положили на землю так, что тело перегородило пути, по которым насекомые уходили от дома на промысел.
Громак вынул из походного сидорка деревянную ложку. Разворошил небольшой участок кучи у самого дерева. Набрал белых муравьиных яиц вместе с копошившимися черными насекомыми и высыпал все на грудь и физиономию Редьки. Муравьи заполошно забегали по его лицу, собирая свое безжалостно разбросанное богатство. Редька зажмурился и стал отплевываться. Но это помогало мало. Настырные существа лезли в ноздри, старались забраться в рот, заползали за воротник.
Редька, стараясь не разжимать губ, зло ругался сквозь зубы, шипел и временами подвывал.
Встревоженный муравейник кипел. Десятки, сотни черных добытчиков и бойцов самообороны набросились на нахала, разлегшегося у их кучи, и обследовали его со всех сторон.
Мучения, которые испытывал Редька, становились нестерпимыми. Наконец, он не выдержал.
— Суки! — Редька пытался выпятить пузо вверх, но путы ему мешали и ничего не получилось. — Развяжите!
Громак сидел неподалеку, разжигая костер. Крики и стоны Редьки его совсем не задевали. Пусть поорет, для дела это тоже полезно. Чем шире открывается пасть, тем больше может туда попасть муравьев, а уж они дело знают.
— Что вам надо?! Я все скажу! Все! Отпустите!
Барсов подошел поближе. Склонил голову.
— Ты убил Дубова?
— Какого Дубова?! Что ты мне шьешь?
— Не, Андрей, — сказал спокойно Громак, возившийся у костра, — он еще не созрел. Оставь его. Пусть с ним еще мураши поиграют. Ему это может нравится.
Минуту спустя Редька орал благим матом:
— Мужики! Не убивал я Дубова! Не убивал!
— Кто тогда? — спросил Барсов, подступая поближе к пленнику.
— Клянусь, не я. Это сделал Рогов. Я только был вместе с ним.
— Чей был заказ?
— Бык заказал! Клянусь, мужики!
— Допустим. А зачем ты сейчас оказался в тайге?
— Шел на охоту. Клянусь! Падла буду!
— Паша, — голос Барсова был полон холодной решительности. — Подсыпь ему мурашей.
— Не надо! Мужики, не надо! Меня наняли.
— Для чего?
— Тебя заказали. Тебя!
— Кого именно?
— Тебя — Барса.
— Кто заказал?
— Бык! Да отпустите же вы меня!
Редька с крика сорвался на визг.
Гуманизм не исключает жестокости. Разговоры о том, что смертная казнь не смягчает нравов — это ловкая подмена предмета в спорах. Да, крутость законов душ не умягчает, это факт неопровержимый, но страх в поведении каждого нормального человека — фактор объективный. Попробуйте найдите чудака, который просто так — на пари или ради денежного интереса — ухватится за высоковольтный провод, находящийся под напряжением.