С двух сторон на лысого налетают Нырок и Логопед — лысый разворачивается на месте, широко расставляет руки, и вот Нырок и Логопед сталкиваются лбами, а в горло им уже одновременно впиваются оба локтя лысого и раздается противный скользкий хруст. Но сзади на лысого уже обрушивается Волкодав, и лысый падает под ним, а Волкодав валится на него — сто двадцать пять килограмм сплошных мышц и сухожилий. Голова моя смотрит чуть вверх, поэтому мне не видно что там происходит, но что-то смачно чавкает, снова раздается хруст, и вот лысый уже на ногах, с его руки стекает кровь, а Волкодав все еще лежит на мостовой.
Но я же старший? У меня же «Гроза» — у одного меня. И рука у меня по-прежнему в кармане, а палец лежит на курке, как и положено по инструкции. Надо только приподнять дуло и нажать на спуск — пуля пробьет брезент кармана.
Я резко поднимаю дуло спецпистолета в кармане, но вдруг лысый исчезает и оказывается чуть сбоку, я перевожу дуло и стреляю, но он оказывается уже надо мной и в крохотную долю секунды я успеваю разглядеть спокойные стальные глаза и окровавленную руку с расставленными пальцами, поднятую для удара. И мир взрывается радужной пеленой и уходит, растворяясь в вечном покое непонятного цвета, неизвестной формы, невозможного звука и небывалого запаха. Навсегда.
Москва. 25 мая 1990 года.
— Значит он спокойно ушел, и ваши люди ничего не смогли сделать?
— Товарищ генерал-лейтенант, но…
— Без «но». Я прочел ваш письменный отчет, ничего нового вы мне не скажете, правильно? У меня не укладывается в голове как восемь — я подчеркиваю! — восемь тренированных боевиков элитного разведкорпуса могут упустить одного — подчеркиваю! — одного агента, пусть даже сильного агента американской разведки? Что вы молчите, отвечайте, Плеханов.
— Товарищ генерал-лейтенант, вы правы, мне больше нечего добавить. — Плеханов развел руками. — Я потерял восьмерых лучших людей — пятеро погибли сразу, двое скончались в реанимации госпиталя, один, по кличке Нырок, остался навсегда парализованным. Если бы он потерял еще и речь, мы бы вообще ничего не узнали о случившемся. Мне нечего больше добавить, я готов завтра представить рапорт об отставке!
— Это не ответ на мой вопрос, Плеханов. Это уход от вопроса и от проблем. Я задал конкретный вопрос: как так могло получиться? Это же фантастика! Они что у вас, были пьяные?
— Ну вы ведь провели экспертизу, не так ли?
— Да, провел. Трезвые. Хватит разговоров, я жду ответа.
— У него была какая-то невиданая боевая техника…
— Вы хотите сказать, что у него было невиданное вооружение? Шоковое, нервно-паралитическое, какое?
— Нет, судя по всему он был безоружен. По крайней мере не применил никакого оружия. Это была невиданная рукопашная техника.
— Что значит «невиданная»? Вы, Плеханов, не мальчик, которого побил старшеклассник, вы тридцать пять лет проработали в малой разведке! За это время можно было повидать любую невиданную рукопашную технику — руки у человека растут уже не одну тысячу лет, правильно, Плеханов? И пахать ими по мордам окружающих человек давно научился. Что тут может быть невиданного?
Плеханов молчал, и генерал продолжил:
— Еще раз и своими словами расскажите о том, кто были ваши люди и что они умели.
— Двое из них — Нырок и Логопед окончили разведшколу, восьмерку, которая под Тарусой…
— Я прекрасно знаю где дислоцированы наши разведшколы, не надо этих подробностей.
— Пятеро — бывшие десантники, прошедшие спецобучение. Все инструктора боевой и стрелковой подготовки. Все опытные, не моложе двадцати шести и не старше тридцати лет. Возглавлял операцию полковник Ухтомцев. Все восемь оперативников не раз участвовали в боевых действиях, на их счету десятки успешных задержаний в рамках операций малой разведки. И две удачных операции большой политической разведки.