Не теряя времени, Анохина явилась ко мне за помощью или советом, по опыту зная, что круг знакомств частного детектива включает в себя и бродяг тоже.
Быстренько собравшись и вытурив ее, одарив на прощанье советом не волноваться и не ругать себя зря, а принять любой исход как уже имеющуюся данность, я пробежалась по нескольким адресам и навела справки. Ближе к ночи, когда в воздухе зареяли первые снежинки, мне позвонили и обрадовали – диктофон удалось «перехватить» у нового «хозяина», согласившегося расстаться с ним за полтора литра «Анапы» и буханку хлеба. Прибавив к уже уплаченному еще литр дешевого пойла, но только деньгами, я стала полноправной владелицей интервью с городским мэром.
Вопросы журналистов и его ответы я продиктовала Алле по телефону, затратив на это час, не меньше, а сам диктофон договорилась отдать ей нынешним же вечером в баре с дурацким названием «Восторг» за пару коктейлей.
Вот и иду теперь, загребая ногами по глубокому снегу, чтобы сдержать обещание и угоститься честно заработанной «Карменситой». Если бы не подходящая компания Аллы и дяди Славы – седоусого, полного здоровяка, известного мне не одну тысячу лет бармена, то, ей-богу, не стоила бы овчинка выделки.
* * *«А если платить каждый месяц по стольку лишь за место под небом и за пару кирпичных коробок с отоплением, то, как пить дать, не стоила овчинка выделки», – думал Стихарь, накручивая баранку, и знал, что лукавит перед самим собой, но лукавит по необходимости. Дело было выгодным и выгодным бы оставалось, случись платить даже в два раза больше. Но сам факт платежа, бесспорно, позорный факт, больно бьющий по чувству собственного достоинства, с недавних пор плотно засел у шефа в печенках и беспокоил его, как заноза в одном месте. А Генерал беспокоил Стихаря, а Стихарь – Губастого, все по инстанции.
«С этими платежами Трехгубый на волоске повис, ха!»
Стихарь повернул машину и поддал газку. Она понеслась по-бизоньи, врезаясь в сугробы, наметенные посреди улицы, разбивая их в пыль, разметывая в стороны. Приятно было чувствовать такую силу в руках, покорную и опасную одновременно.
«Шеф меня на его место прочит, – с сожалением, но не без гордости додумал Стихарь мысль, и ей на смену пришла другая: – А мне это надо? – И опять почувствовал, что врет себе, что надо: не век же ему при шефе в „шестерках“ бегать. Но дело пока еще сварено не было, и, если по-умному, не стоило пока губы раскатывать на доходное место. – Мне это не надо, – сделал вывод Стихарь. – Нас и здесь неплохо кормят. Такую тачку оторвал, во-о!»
«Лендровер», даром что городской вариант, могучий, при сравнительно небольших размерах, бык по сравнению с другими, даже с самыми навороченными джипами, радовал сердце и согревал душу. И по комфортабельности не уступал коляскам представительского класса. Этой машине, казалось, любая дорога нипочем.
Стихарь принюхался и вырубил музыку, будто мешала она обонянию. Нет, вроде не почудилось: в салоне, не смешиваясь с запахами дорогих сигарет и кожаной обивки, явно пованивало тухлятиной.
«Ах ты, тля! – Стихарь на ходу обернулся назад, бросил быстрый взгляд в сторону кормовой части – багажника. – Неужто „груз“ оттаивать начал? Не довезу, тл-ля! Когда же он протухнуть успел, на морозе-то?»
– Тл-ля-а! – взревел он на сей раз громче мотора и ударил по газам.
«Лендровер», словно закусив удила, рванулся вперед, не разбирая дороги. От центра далеко, улицы пустынны, даже пешеходов не видно. А на светофоры – плевать! Менты же сейчас все по конторам чаи гоняют, наморозив за день сопли по перекресткам. Да и не угнаться им за «лендом», как называл свою машину Стихарь, на своих «жигулятах» и низко сидящих «Фордах» по сугробам-то!
Ну вот и окраина. Главное – за город выбраться, а там рукой подать.
Машина миновала последние дома – жалкие, частные залепушки, которые залепушками и останутся, как ни обкладывай их кирпичом и ни крой оцинковкой, – свернула на проселок и тяжко ухнула в присыпанную снегом глубокую колею. У Стихаря лязгнули зубы, и он длинно, витиевато выматерился. Машине-то ничего, она и на бок ляжет – поцарапается только, а вот прикушенная щека сразу закровоточила. Тля!
– Ну, Губастый, мать твою трехгубую душу!..
Не договорил Стихарь, осекся, слишком занят был управлением.
* * *«Восторг» – сквозь снежный занавес вывеска бара моргала разноцветным неоном. Стекла входных дверей неярко светились в ночном полумраке. И полумрак был внутри, только с зеленоватым оттенком, теплый и шумный. Далеко не на всех столиках, рядком выстроившихся вдоль стены, горели шарики светильников – народу, по случаю непогоды, сегодня здесь было немного. И даже у стойки, монументального сооружения из блестящей стали и темного полированного дерева, никого не наблюдалось. Обычно к ней не подобраться. Но тем не менее, как всегда, помаргивал и бубнил телевизор, играла музыка, и две пары, обнявшись, топтались в пространстве между стойкой и столами.
Дядя Слава в ослепительно белой форменной курточке крутил блестящий пенал миксера, чуть ли не подбрасывая его в воздух, и лысина его сияла, как начищенная, в свете небольших прожекторов, освещавших только его хозяйство. Он расплылся в гостеприимной улыбке, дружески закивал, едва я появилась в дверях, и пригласил жестом подойти ближе.
– Что, Танюш, сразу «Кармен» или сочком разомнемся? – спросил вместо приветствия, а когда я оказалась рядом, перегнулся через стойку и негромко доложил: – Тебя здесь спрашивали, имей в виду.
– Кто?
– Женщина в очках. Гладкая и ровная по всей длине, как ручка швабры. Если хочешь, идем, выпущу через служебную дверь.
Я благодарно улыбнулась.
– Отбой, дядя Слава. Мы с ней договорились здесь встретиться.
Он кивнул, прикрыв умные глаза, и спрятал под усами улыбку.
– Она не ушла?
У дяди Славы поднялись брови, и он коротко ткнул пальцем в сторону зала. Там, у двух сдвинутых вместе столиков, гомонила подвыпившая компания. Отвернувшись от освещенной стойки и дав глазам привыкнуть к полумраку, я разглядела между подгулявшими посетителями и Аллу, увлеченную разговором.
Я не против компаний, больших, малых и даже совсем незнакомых. В двадцать семь лет у нормального человека должно быть достаточно ума, чтобы мало-мальски разбираться в людях, не попадать впросак и не нарываться на неприятности. Это так. Но я все-таки предпочитаю наблюдать за людьми со стороны.
* * *Когда мальчишки оказались у цели, сзади, со стороны города, послышался ослабленный расстоянием звук мощного мотора и негромкий удар, сразу после которого двигатель коротко взвыл, как вскрикнул.
– Ого! Кто-то в столб впендюрился! – воскликнул Антоха. Оба обернулись, но небольшой пологий бугор, с которого они только что спустились, напрочь закрывал от них город.
– Лезем на гору! – скомандовал Вовка. – С верхотуры поглядим, оттуда виднее будет!
Ребята по целине кинулись к овражку, сразу за которым возвышался над непаханым полем настоящий холм из старых автопокрышек, не один год свозимых сюда авторемзаводом, несмотря на жалобы деревенских жителей, на чьей земле была устроена эта свалка, зато к радости окрестных сорванцов, устраивающих здесь настоящие сражения во все времена года.
Скатившись в овраг, Вовка и Антон увязли в сугробе по пояс, а когда все-таки пробились к противоположному склону, оказалось, что взобраться по нему почти невозможно, настолько еще сыпучим был покрывавший его снег. Продвигаться пришлось, разгребая его до земли, по которой скользили подошвы валенок. Вовка, взмокший от усилий, выбрался с первого раза, а Антоха, оступившись на полпути, съехал на животе вниз, громко вопя от досады.
Как ни подмывало Вовку немедленно лететь наверх по черным «колесам», но не бросать же друга из-за какой-то машины, которая, кстати, никуда и не делась, а все еще рычала двигателем, и звук его вроде бы стал ближе.
– Хватит копаться! – крикнул Вовка замешкавшемуся на дне Антону. – Давай быстрее!
– Не ори! – ответил тот неожиданно серьезно и не поторопился на скользкий склон. – Вовка, свети сюда. Я человечью черепушку нашел.
– Чего?
Вовкина прыть куда-то испарилась, он оглянулся по сторонам, и жутко ему стало: осознал вдруг, что одни здесь, посреди зимнего ночного сумрака, а резиновая гора, в недрах которой недавно обустроили они с Антохой тайную галерею с запасными выходами, возвышалась рядом совсем уж зловеще. И еще собачий этот брех с басовым подвывом! Надо же, и не успокаивается никак! Будто и не собака вовсе, а заходится в голодной тоске тощий мохнатый оборотень из американского фильма!
– Глянь, и точно череп! Только напополам расколотый.
Антон поднял что-то над головой и помахал этим в воздухе.