И где теперь милиционеры, уголовные дела, оружейные склады и все прочее? - без особых эмоций, почти академическим тоном спросил директор. - А вы говорите - властные структуры!
– Так значит, предполагаете, что вас накрыло… каким примерно годом?
– Частично от тридцатого до сорокового, частично - послевоенные до пятьдесят седьмого. А если железная дорога - не мираж, так это уже между девятьсот десятым и семнадцатым. Я же здесь всю жизнь прожил, после двадцатого года все помню, каждый дом, каждый проходной двор, по фамилиям и в лицо всех тогдашних известных людей. Одно время - каждую машину по номеру и водителя по имени знал. Музеем тридцать лет заведую. В оккупации тоже был. Кстати, - вдруг озарило его, - почему оккупация пропущена? Если б еще немцев сюда, да потом бои за освобождение - это ж вообще представить невозможно, во что город превратится…
– Значит, в расчеты не входит, - мудро заметил я.
– В чьи расчеты, о чем вы?
– Знал бы, сказал непременно. Вообще, на вашем месте я бы сразу в училище перебазировался. Там все ж крепкие ребята с оружием, и казармы, и пищеблок, и техника. Наверняка электрогенераторы свои есть, склады НЗ месяца на три, медчасть, госпиталь. Натуральный феодальный замок со всеми его функциями, если до того дойдет…
А сам подумал - вот тебе, пожалуйста, этот провинциальный музей и военное училище - прямой аналог «Валгаллы» и нашего форта. Островок стабильности и выживания в рушащемся мире. А надолго ли?
– Нет, что вы! Как же я могу все бросить? Тут же такие… такие исторические ценности. А архивы! У нас даже подлинные автографы Пушкина, Лермонтова, Одоевского, Толстого есть. Они же все здесь бывали. Вы видите, Светлана Петровна, женщина, автоматом научилась пользоваться, и никуда отсюда не уйдет, хотя ее дома тоже, кажется, больше нет. Хорошо хоть она незамужняя. А другие… Она вон там, на Северо-Западе, жила, - Герман Артурович подвел меня к противоположному окну. Как я и догадывался, здание стояло на крутом обрыве, под которым на сотню метров ниже простиралась громадная ложбина, сплошь покрытая лесом. Лишь в центре посверкивало пятно большого пруда или маленького озера. А дальше к горизонту лес вновь поднимался по склонам, неизвестно куда и на сколько десятков или сотен километров.
«Сибирь здесь, что ли? - подумал я. - Так нет, тополя и каштаны по улицам растут». Никак не получалось определить, где все-таки нахожусь. Ни один известный мне город под имеющуюся картинку не походил тем или иным параметром. Постой, постой! Пушкин, Лермонтов, Одоевский… Кисловодск, Пятигорск - нет. Орджоникидзе, бывший Владикавказ? Там горы. Краснодар - на равнине…
– Вон там, за кромкой леса, был целый большой район, построенный не так давно. И создавалась панорама чуть ли не Манхэттена. А сейчас - ничего… И что прикажете думать?
Директор махнул рукой.
Я, конечно, готов был сочувствовать всем, однако опять окружающее - только картинка, сюжет, морок. Единственная правильная позиция - вести себя спокойно и собирать информацию.
А если вдруг окажется, что застрял я здесь напрочь (нельзя исключать), тогда и начнем рефлексировать по полной программе.
– С первой минуты хочу вас спросить, уважаемый Герман Артурович, я не дурак, поверьте, и в делах определенного сорта понимаю, - каким образом вы в вашем заштатном заведении сумели накопить такое количество боевого оружия в рабочем состоянии? Что я, не видел, как поганенький именной наган местного героя революционных битв, перед тем, как поместить в витрину, сверлили с нечеловеческой яростью, и по патроннику, и даже по каморам барабана. А у вас - и «МП», и «Максимы», и прочих винтарей немерено, если вам патроны восьмого года машинами завозят… Я советскую власть изнутри знаю, сроду б она такого не допустила.
Вайсфельд снова рассмеялся тем же дробным смехом, но теперь он звучал торжествующе.
– Знаете, да не совсем.