Утолив первый голод, стали делиться новостями. Корсаков больше помалкивал, поскольку все новости, как из прохудившегося мешка, вываливала Анюта. Рассказывала про то, как они переехали сюда, в особняк, как она нанимала рабочих, чтобы привести комнаты в более‑менее приличный вид, жаловалась на Игоря, что тот пальцем о палец не ударил – сойдет, мол, и так. Она взяла под опеку Марину и подкладывала ей на тарелку колбасу и копченое мясо. Марина ела все, но предпочтение отдавала малосольной семге. Воскобойников многозначительно посмотрел на Корсакова – видишь, мол, все симптомы налицо, – и расплылся в улыбке.
– А как у вас дела, в усадьбе? – спросил Игорь.
– У‑у‑у, – протянул Павел. – Приедете в гости – не узнаете. Первый этаж полностью отделали, взялись за второй.
Анюта убрала тарелки, расставила чашки тонкого фарфора – подарок Александра Александровича, заварила кофе. Воскобойников попросил чаю.
– Марина, ты не будешь против, если мы до завтрашнего вечера задержимся? – спросил он.
– А что такое?
– Игорь попросил картину отмыть. Видела уток, что на мольберте стоят?
– Я думала, это павлины.
– Я тоже склоняюсь к этому, – усмехнулся Корсаков.
– Это моя доля наследства от бабушки, – пояснила Анюта.
– Хорошо, давай задержимся, – согласилась Марина.
– Вот и отлично! – Анюта чмокнула ее в щеку. – Вы будете спать на кровати, а мы здесь матрас постелим – у нас есть надувной. А сейчас мы с Мариной пойдем по магазинам, а вы мойте посуду, наводите порядок. Можете обсудить какие‑нибудь дела и даже допить шампанское.
– Спасибо, дорогая! – поклонился Корсаков. – Щедрость твоя не знает границ. Там осталось два глотка.
– Вот и хватит.
Допив кофе с мороженым, девушки ушли. Воскобойников прошел в спальню и, разложив картину на столе, принялся разглядывать ее в сильную лупу. Корсаков сунул тарелки и чашки в посудомоечную машину и присоединился к нему. Павел, насвистывая заунывный мотивчик, долго рассматривал полотно, переворачивая его и иногда трогая холст пальцем.
– Ну, что я тебе скажу, – заявил он, выпрямляясь и дергая себя за ус, – сам холст я датирую примерно концом восемнадцатого, началом девятнадцатого века. До появления фабрично загрунтованных холстов… Видишь? – Павел перевернул картину и отогнул ее край от рамы. – По краям холста нет грунта – значит, грунтовали вручную. После того как я смою акварель, скажу точнее. По стилистическим и технологическим признакам. Кроме того, – он опять перевернул картину, – вот здесь, где ты смыл акварель. Вот, видишь?
– Ну, вижу, – сказал Корсаков. – Кракелюр Кракелюр – трещины в красочном слое, преимущественно в масляной живописи на холсте., насколько я понимаю.
– Правильно. Жесткий и глубокий кракелюр. Думаю, он возник от неправильного хранения картины. Акварель я сниму, но кракелюром заниматься у меня нет времени. Тут понадобится не один день, а может, и месяц. Если картина действительно стоит того, отдашь на реставрацию – я могу посоветовать кое‑кого из своих знакомых.
– Ладно, согласен.
– Значит, завтра и займусь, – Павел поставил картину на мольберт. – Кажется, я видел, что ты покупал сухое вино.
– У‑у‑у, глазастый, – усмехнулся Корсаков. – Пошли к столу, пока девчонок нет.
Игорь включил негромкую музыку. Воскобойников развалился в кресле с бокалом сухого вина. Вспомнили студенческие годы, затем Игорь коротко рассказал, чем закончилась его эпопея с картами таро.