Нужно дать возможность словам плавно струиться, звучать, подобно ласкающей слух музыке, и, вырывая нас из обыденности, переносить в бесконечное!
Санча слушала, невольно зачарованная; затем до ее сознания дошло, что он уже замолчал и внимательно смотрит на нее. Смущенная, Санча постаралась скрыть замешательство, делая вид, что перечитывает собственные записи.
Проведя кончикам языка по пересохшим губам, она возобновила беседу.
– Вы пишете стихи, синьор? – спросила она, не поднимая глаз.
– Совсем немного, синьорина, – признался он тихо.
– Стихотворения, которые я обрабатываю, – это творения поэтов шестнадцатого и семнадцатого веков. К сожалению, они не получили признания, и их никогда не печатали. Некоторые произведения без подписи, авторы других известны, но все они прекрасны.
Когда граф заговорил на любимую тему, изменился даже его голос, и Санча поняла, что поэзия являлась предметом его истинной увлеченности. И своим энтузиазмом он невольно заражал и ее.
– Хотите еще вина, синьорина? – внезапно спросил граф, поднимаясь и направляясь к столику, на котором Паоло оставил поднос с бутылками. – Сегодня жарко, и вы, вероятно, испытываете жажду.
– Нет, нисколько, благодарю вас, – энергично замотала головой Санча.
От выпитого крепкого вина она уже сделалась немного вялой, слегка клонило ко сну. В комнате было так тепло, так тихо и мирно в сравнении с беготней и суматохой, которая обычно царила в редакции.
Граф налил себе вина и опять прислонился к камину, поставив ногу на медную каминную решетку. Со своего места Санча видела начищенный до блеска ботинок и тесно облегавшие мускулистые ноги черные брюки. Он находился слишком близко, чтобы она могла чувствовать себя совсем непринужденно, и Санча постаралась как можно незаметнее отодвинуться подальше, к спинке кресла.
– Интервью закончилось? – спросил граф.
– Думаю, что это все, – ответила Санча, резким движением закрывая блокнот.
– Хорошо. – Граф отпил вина и, подняв бокал, стал с видом знатока внимательно рассматривать на свет остатки содержимого. – А теперь, быть может, вы расскажете кое-что о себе? – сказал граф.
Санча бросила взгляд на дверь, страстно желая, чтобы поскорее вернулся Тони. Наступил момент, которого она боялась и к которому так и не смогла подготовиться.
– Я мало что могу сообщить о себе, – ответила Санча равнодушным – как она надеялась – тоном.
– Вы, конечно, шутите, синьорина, – возразил граф, переводя взгляд на девушку. – Скажите, например, зачем понадобилось английской девушке работать в Италии?
– Почему вы так уверены, что я англичанка? – полюбопытствовала Санча.
– Ваш спутник, – слегка улыбнулся граф, – информировал меня, что ваш итальянский коллега не могла из-за болезни взять это интервью. Ваша фамилия – Форрест, которая, согласитесь, тоже указывает на английское происхождение. Кроме того, не забывайте: я слышал ваш разговор на галерее. Трудно представить, чтобы вы были другой национальности. И еще. Среди итальянских женщин редко встречаются такие блондинки, похожие на вас.
– Понимаю, – пробормотала Санча, потупившись.
– Итак… Вы не ответили на мой вопрос. Все же почему вы работаете в Италии?
Санча пожала плечами. Как было бы хорошо, если бы он пересел в другое кресло, отошел бы подальше!
– Мой дядя здесь главный редактор, – объяснила она.
– Я работала в лондонском бюро журнала, когда он предложил с год потрудиться в Венеции.
– Эдуардо Тессиле ваш дядя?
– Да, синьор. Его жена и моя мама – сестры.
– Ах, вот как, – понимающе кивнул граф. – И вам нравится здесь?
– Очень, – попыталась улыбнуться Санча. – Венеция очень красивый город.
– Вы так считаете? А вы не находите, что вода в каналах неприятно пахнет?
– Нет, синьор, – заверила Санча, сопровождая ответ выразительной жестикуляцией. – А… А вы?
– Я? – прищурился граф.