Таинственная история Билли Миллигана - Дэниел Киз страница 7.

– Экспертизу проведут не ранее следующей недели.

Гэри хлопнул ладонью по столу.

– Но я настаиваю, чтобы вы решили вопрос о досрочном освобождении сегодня, или вам придется решать его после судебного слушания. Так пистолет это или игрушка? – Он оглядел присутствующих. – Вы не доказали мне, что эта вещь – пистолет.

Председатель кивнул.

– Господа, я считаю, что у нас нет выбора. Мы вынуждены отложить решение о прекращении условного освобождения до тех пор, пока не выясним, является ли оружие настоящим.

На следующее утро, в 10 часов 50 минут, офицер по условному освобождению, курировавший Миллигана, сообщил, что дело о прекращении условного освобождения будет слушаться 12 декабря 1977 года в Ливанском исправительном заведении. Присутствия Миллигана не требовалось.

Джуди посетила Миллигана, чтобы поговорить об уликах, найденных в его квартире. Она увидела отчаяние в его глазах, когда он спросил:

– Вы думаете, что это сделал я?

– Дело не в том, что я думаю, Билли. Дело в найденных уликах. Нам нужно, чтобы ты объяснил, почему все это находилось в твоей квартире.

Взгляд его потускнел. Миллиган снова отстранился от нее и замкнулся в себе.

– Не важно, – сказал он. – Уже ничего не важно.

На следующий день она получила письмо, написанное на линованной желтой казенной бумаге:

Уважаемая мисс Джуди!

Пишу это письмо, потому что иногда я не могу сказать того, что чувствую, а я больше всего хочу, чтобы Вы меня поняли.

Прежде всего я хочу поблагодарить Вас за все, что Вы сделали для меня. Вы добрый, милый человек, и Вы очень стараетесь. Большего нельзя и требовать.

Теперь Вы со спокойной совестью можете забыть про меня. Скажите в Вашей конторе, что я не хочу ни каких адвокатов. Мне не нужен адвокат.

Раз Вы считаете меня виновным, значит, я действительно виновен. Я лишь хотел знать это на верняка. Всю свою жизнь я только и делал, что причинял боль и вред тем, кого люблю. И самое страшное то, что я не могу прекратить это, потому что не могу не делать этого. Заключение в тюрьму сделает меня только хуже, как это случилось в прошлый раз. Психиатры не знают, что делать, потому что не могут понять, в чем дело.

Теперь я должен остановиться. Я сдаюсь. Мне все равно. Можно Вас попросить исполнить мою последнюю просьбу? Позвоните маме и Кэти и скажите им, чтобы они больше сюда не приходили. Я больше не хочу никого видеть. Но я люблю их и прошу прощения. Вы самый лучший адвокат, каких я знаю, и я всегда буду помнить, что Вы были добры ко мне. Прощайте.

В тот же вечер сержант позвонил Швейкарту домой.

– Ваш клиент снова пытался покончить с собой.

– О господи! Что же он сделал на этот раз?

– Вы не поверите, но мы вынуждены предъявить ему иск за порчу казенного имущества. Он разбил унитаз в камере и осколком перерезал себе вены.

– Черт побери!

– Скажу вам еще кое-что, адвокат. С вашим клиентом и в самом деле что-то странное. Он разбил унитаз кулаком.

5

Швейкарт и Стивенсон проигнорировали письмо Миллигана, в котором он отказывался от их услуг, и ежедневно посещали его в тюрьме. Служба государственной защиты выделила деньги на оплату психологического тестирования. 8 и 13 января 1978 года доктор Уиллис С. Дрисколл провел серию тестов.

Тест на интеллект показал коэффициент интеллектуального развития (IQ), равный 68, но Дрисколл заявил, что депрессия Миллигана снизила этот показатель. Его диагноз – острая форма шизофрении.

«Миллиган страдает расстройством личности до такой степени, что трудно определить границы его “я”. Он испытывает шизофреническую неспособность определять расстояние и почти не в состоянии отделить себя от своего окружения. <…> Он слышит голоса, которые приказывают ему совершать те или иные действия и кричат на него в случае отказа. Миллиган выражает уверенность, что это голоса людей, которые вышли из преисподней, чтобы мучить его. Он также говорит о хороших людях, которые периодически входят в его тело, чтобы сражаться с плохими людьми. <…> По моему мнению, в настоящее время мистер Миллиган не способен выступить в свою защиту, не способен установить адекватный контакте реальностью, чтобы понять происходящие события. Я настоятельно рекомендую поместить этого человека в больницу для дальнейшего исследования и возможного лечения».

Первая судебная схватка произошла 19 января, когда Стивенсон и Швейкарт представили отчет психолога судье Джею С. Флауэрсу в доказательство того, что их клиент не способен выступить в свою защиту. Флауэрс сказал, что он обратится в Юго-Западный центр психического здоровья в Коламбусе, чтобы тот обязал свой отдел судебной психиатрии обследовать их подзащитного. Гэри и Джуди это встревожило, поскольку обычно эта организация принимала сторону обвинения.

Гэри настаивал на том, что любая информация, которая будет получена во время исследований в психиатрическом центре, не должна разглашаться и не должна быть использована против их клиента ни при каких обстоятельствах. Шерман и Явич возражали. Тогда государственные защитники пригрозили, что посоветуют Миллигану не разговаривать ни с кем из психологов и психиатров этого центра. Судья Флауэрс был близок к тому, чтобы обвинить их в неуважении к суду.

В качестве компромисса обвинители согласились с тем, что только в том случае, если Миллиган будет давать показания в свою защиту, они зададут ему вопросы, касающиеся уличающих фактов, о которых он сообщит психологам, назначенным судом. Частичная победа все же лучше, чем ничего. На таких условиях адвокаты решили рискнуть и позволить специалистам Юго-Западного отделения судебной психиатрии побеседовать с Уильямом Миллиганом.

– Неплохая попытка, – смеясь, сказал Шерман, когда они выходили из кабинета судьи Флауэрса. – Отчаянные вы ребята, как я погляжу. Но это вам не поможет. Я продолжаю утверждать, что дело можно считать закрытым.

Чтобы предотвратить дальнейшие попытки самоубийства, шериф распорядился перевести Миллигана в одиночную палату в лазарете и надеть на него смирительную рубашку. Пришедший позднее посмотреть заключенного врач Расс Хилл не поверил своим глазам. Он позвал сержанта Уиллиса, старшего по смене с 3 до 11 часов, и показал на Миллигана сквозь решетку. Уиллис раскрыл рот от удивления: Миллиган крепко спал, положив под голову свернутую смирительную рубашку.

Глава вторая

1

Первая беседа со специалистом Юго-Западного центра была назначена на 31 января 1978 года. Психолог Дороти Тернер, хрупкая женщина с застенчивым, почти испуганным выражением лица, подняла голову, когда сержант Уиллис, ввел Миллигана в кабинет для беседы.

Она увидела привлекательного высокого молодого человека в синем спортивном костюме. У него были усы и длинные баки, но в его глазах застыл детский страх. Увидев ее, он вроде бы удивился, но когда сел на стул напротив нее, сложив руки на коленях, то уже улыбался.

– Мистер Миллиган, – сказала она, – я Дороти Тернер из Юго-Западного центра психического здоровья. Мне нужно задать вам несколько вопросов. Где вы живете в настоящее время?

Он огляделся вокруг.

– Здесь.

– Номер вашего социального обеспечения?

Юноша нахмурился и долго думал, рассматривая пол, стены, покрашенные желтой краской, жестяную банку вместо пепельницы на столе. Потом погрыз ноготь и стал рассматривать заусенцы.

– Мистер Миллиган, – сказала Дороти Тернер, – я пришла помочь вам, но вы тоже должны мне помогать. Вы должны отвечать на мои вопросы, чтобы я могла понять, в чем дело. Итак, каков номер вашего социального обеспечения?

Он пожал плечами:

– Не знаю.

Она заглянула в свои записи и прочитала номер. Юноша покачал головой:

– Это не мой номер. Наверное, это номер Билли.

Дороти пристально посмотрела на него.

– А разве вы не Билли?

– Нет, – сказал он, – это не я.

Она нахмурилась.

– Минутку. Если вы не Билли, то кто же вы?

– Я Дэвид.

– А где же Билли?

– Билли спит.

– Где спит?

Он ткнул себя в грудь.

– Здесь. Он спит.

Дороти Тернер вздохнула, собрав все свои силы, и терпеливо кивнула.

– Мне нужно поговорить с Билли.

– Нет, Артур вам не разрешит. Билли спит. Артур не будет его будить, потому что, если он разбудит, Билли убьет себя.

Психолог какое-то время внимательно смотрела на молодого человека, не зная, как продолжить разговор. Его голос, обороты его речи были похожи на детские.

– Подожди-ка минутку. Я хочу, чтобы ты объяснил мне это.

– Не могу. Я сделал ошибку. Мне вообще не следовало говорить.

– Почему?

В юном голосе зазвучала паника:

– У меня будут неприятности с другими.

– Значит, тебя зовут Дэвид?

Он кивнул.