Следующая цитата особенно заинтересовала Костю: «Будешь ты оружием Господа, его щитом и мечом, стеной нерушимой на пути Антихриста…» Костя достал аккуратно сложенный лист папиросной бумаги и сравнил текст: так и есть, все слово в слово.
Тут дверь за его спиной скрипнула. Костя повернулся и увидел Андрея.
— Я вижу, вы уже закончили? — без намека на любезность спросил монах, входя.
Костя смутился и поспешно кивнул. Он даже покраснел, такой непереносимой ему показалась мысль, что Андрей застал его за чтением чужих бумаг. Андрей приблизился, мельком взглянул на лежащие на столе листы и вроде бы успокоился. По крайней мере, его следующие слова не звучали уже столь сурово. Он поинтересовался, удовлетворил ли Костя свое любопытство, и Костя ответил уклончиво, а затем указал Андрею на недостающие, по его мнению, страницы в книге. Тот внимательнейшим образом изучил аккуратный срез и, пожав плечами, ответил в том смысле, что если и имели здесь место какие-то страницы, то ему об этом ничего не известно. Когда он сам впервые увидел книгу, она выглядела точно так же, как и сейчас.
Кстати, Андрей оказался вполне светским собеседником, и разговор с ним вышел занятным, пока Костя не сообразил, что свое красноречие тот расточает не просто так, а с определенной целью: расположить молодого человека к себе. И наконец монах поинтересовался, что Костя намерен делать с кинжалом. Костя с удивлением ответил: раз кинжал является уликой в деле об убийстве, то должен быть приложен к делу, иными словами, он забирает его с собой. Андрей вроде бы хотел возразить, но не решился. Несколько раздосадованный, Костя задал свой вопрос, достав лист папиросной бумаги и протянув отцу Андрею:
— Я обнаружил это в келье Никона. Не соблаговолите объяснить, что сие может быть?
Андрей со всей серьезностью отнесся к вопросу, внимательно осмотрел листок, на мгновение что-то вроде удивления промелькнуло в его лице, прочитал текст и вернул Косте.
— Похоже на псалом, только цитируется весьма вольно. «Будешь ты оружием Господа…» Да, один из псалмов.
— А поточнее вы сказать не можете?
— К сожалению, я не так силен в Священном Писании, как хотелось бы, — ответил Андрей и покраснел — стыдясь то ли своей некомпетентности, то ли вранья.
— Скажите, Никон часто посещал библиотеку?
Андрей нахмурился и покосился в сторону бумаг, возле которых застал Костю.
— Не могу вам ответить. Справьтесь у библиотекаря. Но сегодня, к сожалению, это невозможно. Он болен.
— Что ж, благодарю.
Они вместе покинули библиотеку. Никифоров уже ждал Костю во дворе. Следователь сообщил, что лошади готовы и они могут ехать. Косте уезжать очень не хотелось, напротив, он бы задержался здесь и допросил монахов, но Никифоров упрямо твердил: «Не нашего ума дело», и уже через десять минут они отправились в дорогу. Кинжал был завернут в кусок ткани и лежал теперь в Костином портфеле.
День выдался солнечный, дорога успела подсохнуть, и обратный путь не показался таким мучительным. Всю дорогу Костя развивал перед Никифоровым свои идеи касательно убийств. О своей находке — о том, что из книги вырезаны какие-то страницы, он, конечно, тоже рассказал. Но Никифоров точно воды в рот набрал. А если и отвечал что, так только надоевшее уже Косте «начальству виднее» и «не нашего ума дело», все время зевал, а потом и вовсе уснул, нервно вздрагивая на дорожных ухабах, и временами даже похрапывал.
Костя же ни о чем, кроме кинжала, убийств и таинственного «Наказа», думать не мог. Андрей казался ему очень подозрительным, и молодой юрист, не церемонясь, записал его в главные злодеи. Вот только предполагаемое служение дьяволу в святой обители все же представлялось сомнительным. Но если сие сомнительно, то как еще можно объяснить убийства? Интуитивно Костя догадывался, что разгадка как-то связана с кинжалом. Но как? И вообще, что за странное оружие? Он вспомнил слова псалма. Если верить Андрею (впрочем, верить ему молодой человек был не склонен), речь в нем шла о том, чтобы противостоять дьяволу, а никак не о служении ему. Что же такое желают скрыть монахи во главе с Андреем, решившись на крайние меры — убийство, что для верующего человека смертный грех? Значит, предполагаемая цель должна быть важнее, чем спасение собственной души?
* * *В город они вернулись ближе к вечеру. Никифоров сказал, что доложит начальству о результатах поездки, а Костя, простившись с ним, отправился на Гончарную, где жил известный в городе чудак Порфирий Иванович Алмазов, преподаватель истории и местный краевед.
Известность ему принесли затеянные им несколько лет назад раскопки древнего кургана в двух верстах от города. От них ожидали немалых чудес, поговаривали о захоронении какого-то степного царя и даже шептались о несметных сокровищах, вроде тех, что удалось раскопать Шлиману в пресловутой Трое. Губернские газеты со дня на день обещали сенсацию, и даже в столичной прессе было упоминание о «грядущей разгадке» древних тайн, но, в отличие от Шлимана, преподавателю гимназии не повезло, находки были, но публику они не впечатляли: черепки да наконечники стрел, хотя Алмазов и утверждал, что с точки зрения истории они не менее ценны. После этого казуса Алмазов стал в городе фигурой комической, потешались над ним и стар и млад, хотя он того и не заслуживал, будучи человеком образованным и даже по-своему талантливым.
Еще одной бедой его была неказистая внешность, которая, как нельзя кстати, подходила горе-археологу. Высокий, худой до жути, он более напоминал скелет, что хранился в шкафу гимназии. К тому же учитель носил очки, которые вечно соскальзывали с его крохотного острого носика. Малость этого органа на его лице с лихвой компенсировали уши, торчавшие наподобие самоварных ручек, причем одно было расположено значительно выше другого. Пытаясь их прикрыть. Алмазов носил длинные волосы, которые жидкими прядями падали на плечи. Гимназисты прозвали учителя «огородным пугалом», хотя и любили за незлобивость и интересные истории, без которых не проходил ни один урок.
Костя свел с ним знакомство несколько недель назад и безмерно уважал за знания, которыми сам похвастать не мог. Сейчас, отправляясь к историку, он очень надеялся, что Алмазов сможет рассказать ему нечто, проливающее свет на происхождение кинжала, если вещь эта действительно историческая.
Алмазов его встретил с большим радушием. Жил он со старушкой-матерью, и та напоила Костю чаем. Наконец он приступил к объяснению цели своего визита. Рассказать об убийствах в монастыре он долго не решался, но потом рукой махнул: все равно вскоре вся округа о них узнает. В провинции, как он уже понял, никакой секрет не может быть секретом более двух дней.
После довольно долгой прелюдии Костя показал Алмазову кинжал. Тот чрезвычайно возбудился, взяв его в руки, вертел и так и эдак, разглядывал сквозь увеличительное стекло, после чего вынес вердикт: вещь старинной работы, по каким-то одному ему ведомым деталям определил — никак не позднее шестнадцатого века, шумно и много твердил о необыкновенной находке, строил предположения, как кинжал мог оказаться у монахов. Но по существу вопроса: «Что ж это за кинжал такой?» — ответить не мог. Ничего подобного ранее ему встречать не приходилось. Странностью показалось ему имя и символ евангелиста на рукоятке, хотя посеребренное оружие с надписями, конечно, не редкость. Костя уже вконец отчаялся, и тут Алмазов, замерев посреди комнаты (до этого момента он бегал по кругу, размахивая в волнении руками), ткнул пальцем в потолок и с помутневшим взором изрек:
— Постойте… — Костя вздохнул, а Алмазов бросился к книжному шкафу, откуда начал лихорадочно извлекать какие-то бумаги. — Вашему кинжалу место не в монастыре, а в краеведческом музее, — провозгласил он.
Краеведческий музей открыли в городе еще в 1903 году, и был он гордостью горожан, потому что экспонаты там хранились действительно уникальные. Но сейчас музей Костю вовсе не занимал, он с нетерпением ждал, когда Алмазов отыщет что-то в ворохе бумаг.
— Вот! — наконец обрадованно воскликнул Порфирий Иванович и протянул гостю лист бумаги, исписанный неровным почерком, который, по мнению Кости, понять было невозможно.
— Позвольте, я сам, — смутился Алмазов. — Это выдержка из одной монастырской летописи, которую я обнаружил несколько лет назад. Прелюбопытнейший факт! — прокомментировал он и наконец стал читать.
В отрывке сообщалось, что в ноябре 1583 года настоятель Троицкого монастыря вызвал к себе оружейника Кузьму, что проживал в посаде нынешнего губернского города. (Троицкий монастырь, кстати, тот самый, куда, по словам Сергия, в последнее время зачастил Андрей, отметил для себя Костя.) Так вот, Кузьма прибыл и по приказу настоятеля изготовил в монастырской кузне семь кинжалов, причем в отрывке было сказано, что из серебра, но автор, скорее всего, имел в виду какой-то сплав. Перед тем как приступить к работе, Кузьма неделю постился и молился вместе с настоятелем.