МЕДВЕЖОНОК ВАСЬКА
На полярную станцию белого медвежонка лётчики привезли с острова Врангеля. В подарок. Медвежонок вылез из самолёта, покрутил головой, привыкая к тишине, и стал обнюхивать сапоги полярников.
— Это он знакомится с вами, — сказали лётчики.— Зовут его Васька. Кормите его супом, кашей и не привязывайте. Привяжете — одичает.
И улетели.
Полярная станция приютилась у берега моря. Справа сопки, слева — тундра. А в тундре всё ровно, гладко: зимой кругом один снег, а летом болотца тянутся на сотни километров.
Васька быстро подружился с полярниками. Но признал хозяином только дядю Фомича, кока. В войну дядя Фомич служил на корабле, воевал с фашистами. Потом стал полярником. Высокий, добродушный, неторопливый кок был на станции старше всех и умел делать всё, что нужно на Севере. Сам он рассказывать о себе не любил, но полярники знали, что семья его погибла во время войны. Так и жил дядя Фомич за Полярным кругом вот уже больше двадцати лет.
Целыми днями Васька сидел под дверью камбуза— так на полярных станциях и на кораблях называют кухню — и умильно посматривал на окно. А когда дядя Фомич выходил в своём белом колпаке, Васька вставал и смешно крутил лапами в воздухе, просил каши. Очень он любил её. Зато и рос не по дням, а по часам.
Скоро Васька вымахал таким большим, что, когда вставал на задние лапы, голова его оказывалась вровень с головой дяди Фомича.
— Бороться хочешь? — спрашивал его дядя Фомич.
Васька мотает головой и лезет на него. Ухватит одной лапой за рукав тужурки, а другой норовит поддать по ногам.
— Ишь циркач, — смеётся дядя Фомич. — Свои приёмы борьбы придумал, — и хватает Ваську за короткие уши. Этого Васька не любит — бьёт лапами по рукам, голову освобождает.
Стал Васька такой сильный, что, когда разбалуется, готов бороться подряд со всеми, даже с собаками. На станции держали несколько собачьих упряжек. Но ездовые лайки, животные
степенные, с чувством собственного достоинства от сознания своей важной роли в хозяйстве станции, бороться не любили. А вот щенки с Васькой играли.
Лежит, бывало, Васька на солнышке, греется, дремлет. А щенок к нему крадётся. Ползёт по снегу, распластался, шерсть на загривке дыбом, даже рычит тихонько. Подползёт к медведю — прыг да за окорока его. Зубы у щенка маленькие. А Васькину шерсть и большая собака не всякая прокусит — медведю такой укус словно комариный. Но Васька встаёт, рычит, лапами машет, старается не попасть по щенку — словом, тоже играет. И оба довольны.
Летом полярники ездили на рыбную ловлю. Забросят один раз сеть в лагуну — морской залив, и готово: на целую неделю обед.
Когда первый раз Васька увидел кузов тракторной тележки, полной рыбы, с ним произошёл конфуз. Сытый вроде медведь, от масла и сахара отворачивается, а тут заревел, зарычал, полез в тележку, лёг на рыбу, гребёт её под себя лапами и никого к ней не подпускает. Прибежал дядя Фомич. Кричит:
— Васька, домой!
Куда там. Васька и ухом коротким не ведёт. Рычит, норовит лапой стукнуть, зубы оскалил — а они у него уже
большие, жёлтые, и над ними чёрная бахрома свисает, как у злой собаки.
— Васенька, Васенька,— зовут полярники.—Давай лучше бороться.
Не слушает Васька. Сам рыбу не ест и другим не даёт.
Ушёл дядя Фомич и вернулся с ремнём. С обычным флотским широким ремнём с медной бляхой, а на бляхе — якорь.
Увидал Васька ремень, вылез из тракторной тележки — тяжело так — плюх на землю и убежал.
— Дядя Фомич, что это он так ремня боится? — спрашивают полярники. — Ростом с тебя, одной лапой твой ремень порвёт и тебя сомнёт, а боится.
Улыбнулся Фомич:
— Когда он маленьким был, я его иногда ремешком учил. Зайдёт в камбуз, что-нибудь стащит, ну и приходится... До сих пор боится.
Кроме ремня, Васька почти ничего и никого не боялся. Разве вот только кота. Впрочем, кот с полярной станции — совсем другая история.
СТРАШНЕЕ КОШКИ ЗВЕРЯ НЕТ
Так вот — Васька боялся Труса. Да как! Увидит — и бежит. И никто не знал, почему. А Трус рассказать не умел. Если бы умел, рассказал бы вот что.
Когда Васька был ещё маленьким — чуть побольше немецкой овчарки — решил он познакомиться с одним непонятным зверем. Ходит такой полосатый, усатый, хвост длинный, лапы мягкие, мурлычет, на собак внимание не обращает, и те его не трогают, а люди ласкают. Очень интересно было Ваське с ним поиграть, лапой прижать. Лапа у Васьки уже тогда была как валенок.
И вот однажды морозным днём сидел Трус на крылечке и жмурился на солнце. Сидит так Трус, а к нему Васька подбирает г я. Ползёт, старается бедняга, просто в снег вжимается — а спина у него огромная, на полметра над снегом торчит. И думает Васька, что его никто не видит. Подполз он к Трусу сзади, притаился и стал свою лапу к коту тянуть. А кот сидит, только один глаз скосил да ухо чуть прижал. Собаки- те, что с ним в тундре поближе познакомились, сразу бы поняли, что это значит. А Васька не понял — и тянется. И только он хотел лапой кота придавить, тот как вскочит, как фыркнет, как зашипит, как шерсть распушит — ужас! И когтистой лапой Ваську по носу.
Бедный Васька взвыл от боли, носом в снег тычет, скулит. И — бежать к дяде Фомичу жаловаться.
А Трус спокойно сел, лапу лизнул и глаза прикрыл. Будто и не он сейчас полярного медведя до полусмерти напугал.
Вот с тех пор и стал бояться Васька кота. Сам выше человека ростом и, если захочет, лапой не то что кота — моржа убьёт. А как увидит Труса — кругом обходит, вспоминает знакомство. Не даром говорится: страшнее кошки зверя нет.
ТРУС
Звали кота Трус. Появился он на станции так давно, что только дядя Фомич это помнил.
Однажды на полярной станции завелись крысы. Злые, огромные, с голыми красными хвостами, наглые — человека видят и не бегут. Появились они на складе продуктов. Просто беда! Утром дядя Фомич пришёл на склад, — а там следы ночного пира. Крупа, мука рассыпаны, ящики про-грызаны.
Пробовали крысоловки — не идут в них крысы. Опытные, наверное, были. Пробовали яд — не берут. Пробовали стрелять — из нор не показываются, а как отвернёшься — шмыг и схватила кусок.
Попросили полярники лётчиков привезти с Большой земли кота. Так появился на полярной станции кот. Здоровенный— от хвоста до носа почти метр, лохматый, полосатый. Ну прямо тигр, а не кот! И звали его, как богатыря из сказки, — Руслан.
Обрадовался дядя Фомич:
— Теперь крысам конец. Переловит их Руслан.
Посадили Руслана на ночь в склад. Утром пришли, открыли дверь... Крупа рассыпана, мука рассыпана, мешки продраны — опять попировали крысы. А Руслан, поджав под себя пушистый хвост, сидит на балке под самым потолком и дрожит. Увидал людей, жалобно мяукнул, спрыгнул и стал о ноги тереться. Спасите меня, мол, от этих страшных зверей.
— Какой же ты Руслан, — сказал в сердцах дядя Фомич.— Настоящий Труслан. Трус ты попросту, вот ты кто. — И выгнал кота из склада.
Никто больше не хотел знаться с Трусом. Кормить кормили, а играть не играли. Трётся кот о ноги, мурлычет, спину выгибает, но никто к нему руку не протянет, за ухом не почешет. Трус — вот и весь разговор. И перестал кот ходить на камбуз. Всё реже его видели на станции.
Как-то дядя Фомич приметил — направился Трус в тундру, к нему две собаки с разных сторон. Раньше, бывало, только он завидит собак, со всех ног на чердак. А тут увидал Трус собак и стоит. Виду не подаёт. Сел. Собаки к нему бегут, рычат, лают — сейчас от кота мокрое место останется. А Трус сидит. И посматривает — то на небо, где чайки кружат, то на сопки, где курится дымок пурги. Бегут к нему собаки — и чем ближе, тем медленнее и медлен-
«
нее. Подбежали совсем близко, остановились и пошли в сторону. Испугались — уж очень не по-кошачьи вёл себя.
„Ну, видно, снова Трус становится Русланом", — подумал дядя Фомич. И решил проследить за котом: откуда такая смелость.
Оказывается, Трус повадился ходить в тундру и охотился там на полярных мышей — лемингов.
„Так вот почему он ко мне на камбуз перестал ходить", — догадался дядя Фомич. Только никому ничего не сказал, а сам решил проверить, стал ли Трус смелым охотником, или он только против мышей молодец. Взял он вечером кота и отнёс на склад. А утром открыл дверь—смотрит, сидит Трус под самым потолком на балке, хвост поджал, глаза зелёным светятся.
— А ну, брысь отсюда! Трус никчемный! — рассердился Фомич и тут увидел: у самого порога шесть крыс лежат, в рядок — хвостами внутрь, головами к порогу. Лежат и не шевелятся. А Трус спрыгнул с балки, выгнул спину и к дяде Фомичу. „Мяу". Как, мол, охота?