— Я больше не буду. Говори. — Мне было ясно, что это единственный способ отвязаться от подружки и опять уснуть. Сонька развивала свои идеи вселенской справедливости, а я дремала, а потом и вовсе крепко уснула. Правда, ненадолго. Дождь перешел в ливень, в небе загремело, заполыхало, а Сонька принялась выть. Грозы она до смерти боится, утверждает, что в детстве ее молнией ударило, я думаю, даже не один раз.
— Сунь голову под подушку, — посоветовала я. Сонька сунула и при каждом раскате грома тихо скулила. Кого хочешь разжалобит. Я стала ее утешать и по плечу поглаживать. Тут она голову подняла и вдруг стала бледнеть.
— Ты чего? — испугалась я.
— Слышишь?
— Что, гром?
— Нет. В чулане кто-то ходит.
— Да кто там ходит?
— Он…
— Дурища, как он ходить-то может? Мы его у амбара зарыли.
Сонька жутко побледнела и начала креститься, конечно, и на меня страха нагнала.
— Слушай, ненормальная, хочешь, я пойду в чулан, посмотрю? разозлилась я.
— Не надо, — теперь она еще и заикалась. — Я одна боюсь.
Тут я решила, что в чулане мне делать совершенно нечего, и вроде бы тоже начала бледнеть.
— Бежим к Максимычу, — простонала Сонька.
— Вымокнем до нитки, — усомнилась я, — и гроза.
— Добежим.
Мы накинули на голову старый дождевик и бросились к реке. На другом берегу в серых потоках воды появилась фигура в жутком балахоне. Сонька начала оседать, заваливаясь вправо, но тут Максимыч замахал руками и крикнул:
— Давайте бегом.
Мы перебрались к нему и заспешили в дом.
— А я уж к вам собрался, — сказал он, снимая плащ-палатку. — Гроза-то а? Беспокоился, как вы там. Софья Павловна грозу уважает.
— Уважаю, — кивнула Сонька. — Согреться бы.
— Самовар горячий.
— А печка? — спросила я.
— С утра топил.
Мы выпили чаю, и я забралась на печь греться. Было тепло и уютно. От покойника мы избавились, дождь все следы смыл, можно забыть эту историю и жить, как раньше. Через час гроза кончилась, я выглянула из-за занавески: Сонька с Максимычем мирно играли в «дурака».
— Девки, подъем! — я потянулась и открыла глаза. Сонька рядом зашевелилась.
— Который час? — спросила я Максимыча.
— Девять. Засиделись мы вчера с Софьей.
— Кто выиграл?
— Я. Глянь, Маргарита, чего в деревне делается.
— Чего ж в ней такого особенного? — насторожилась я.
— А ты выйди на улицу-то, выйди.
Я вышла на крыльцо и ахнула: деревня вдруг ожила, у каждого дома красовались машины, а у неизвестного музыканта целых три. Мне стало нехорошо при мысли о том, как близко мы были от беды.
— Дачники приехали. В три дома на все лето. Пенсионеры, — довольно заметил Максимыч.
— Теперь тебе что не жить, — кивнула я, — не заскучаешь.
Тут на крыльце возникла Сонька.
— Максимыч, у тебя картошки на посадку не будет?
— Найдем.
— Что это за любовь к сельскому хозяйству? — удивилась я, когда мы шли к дому.
— Ну, не знаю. Дачники должны картошку сажать. Не можем мы здесь жить, ничего не делая.
— А я не здесь. Я домой.
— Ты что? — ужаснулась Сонька. — А Максимыч? А если в органы" сообщит?
— И что мы сделаем?
— Будем в курсе. Греточка, нельзя нам никак уезжать. Мы должны держать руки…
На этом…
— На ширине плеч, — подсказала я.
— Да… Свинья ты, Гретка. Мы должны знать, что происходит.
— Ясно. Временами облачно. Местами кратковременные осадки.
— Чего?.. Греточка, ты меня послушай.
Конечно, я не такая умная, как ты, может быть, я даже совсем неумная…
— Дура, что ли?
— Может, дура, — согласилась Сонька, — но кое-что я понимаю: мы должны все держать под контролем, — нашла она нужную фразу и так обрадовалась, что и я начала радоваться из чувства солидарности: детская радость в глазах дорогой подруги была умилительна.
— Чего ты хочешь? — спросила я.
— Поживем праздники, картошку посадим, за дедом присмотрим, не начудил бы…
А если органы, так хоть будем знать. А?
Если Сонька что-то вбивала в голову, это навеки, она всегда твердо стояла на своем, хотя вокруг хватало стульев, чтобы сесть.
Я махнула рукой — остаемся.
При всем Сонькином желании сажать картошку после такого ливня было невозможно. Весь день мы валяли дурака. К вечеру, когда заметно подсохло, Максимыч объявился, задумчивый и явно обеспокоенный.
— Ты чего как пришибленный? — поинтересовалась Сонька.
— На кладбище ходил.
— Опять? Чего тебе неймется?
— Как же… любопытно.
— У меня был любопытный знакомый, так на днях схоронили.
— Сонька, закопали ее.
— Кого? — очень натурально испугалась она.
— Ну, яму эту.
— Кто ж ее закопал?
— Откуда мне знать? Пошел сегодня взглянуть, а ее и нет вовсе. А после дождя и место не найдешь, будто корова языком слизнула.
— Ну и что? Нужна тебе яма?
— Как же, Софья, что-то ведь здесь не так.
— Я тебе говорила и еще повторю, помалкивай ты об этом. Далась она тебе.
— Надо бы все-таки сообщить куда следует.
— Сообщи. Яма у него пропала. Была и нету. Засмеют на старости лет. Давай-ка за стол. За картошку денег не взял, так хоть выпьем.
Максимыч не отказался. Часов в десять мы отнесли его на родной диван.
— Ну и что? — съязвила я. — Так и будем человека спаивать?
— А что делать прикажешь? Как бы его от этой глупой мысли избавить? печалилась Сонька.
Два следующих дня мы сажали картошку и спаивали соседа. Такая щедрость со стороны Соньки кого угодно насторожила бы, но Максимыч, похоже, и подумать не мог, что в голове соседки, которая росла на его глазах, могут завестись черные мысли. Однако, несмотря на систематическое спаивание, забота о появившейся, а затем пропавшей яме его не оставляла. Он упорно вспоминал ее, доводя Соньку до отчаяния. К моей радости, праздники кончились, пора было возвращаться домой.
— Я с тобой, — заявила Сонька.
— А как же лето аристократки?
— Какое лето, когда он возле амбара лежит. Продам к чертям собачьим эту дачу.
— А Максимыч? Не получит поллитровки и в органы кинется.
Сонька заскучала.
— Все равно, одна я здесь не останусь.
Я только вздохнула.
Мы вернулись в город. Привычные дела отвлекли от мыслей о ночном приключении, и я заметно успокоилась. На День Победы я сбежала от Соньки к друзьям в Загорск, и мы неделю не виделись, хотя она звонила с завидной регулярностью. Подруга в эти дни занималась выколачиванием денег с жильцов, снимавших у нее родительскую квартиру, была чрезвычайно деловита и о покойнике даже не заговаривала. Так было до пятницы. В пятницу, выходя с работы, я заметила Соньку. Она вышагивала по тротуару от дверей до угла здания и была явно чем-то взволнована. Я вздохнула и пошла ей навстречу.
— Ну, и чего ты здесь бродишь?
— Тебя жду.
— Могла бы позвонить.
Она отмахнулась и вдруг стала совать мне в лицо газету.
— Вот, полюбуйся!
— Может, ты перестанешь ушами дергать и объяснишь, в чем дело?
— Ты читай, читай. Вот здесь.
Газета была областная. В рубрике «Происшествия» встречались иногда курьезные вещи. Сонька ткнула пальцем в столбик:
«Пенсионер К., возвращаясь ночью в родную деревню Куделиху, встретил на местном кладбище двух подозрительных лиц с лопатами. Утром на кладбище им была обнаружена яма, которая еще через день исчезла». Читать дальше я не стала.
— Ну и что?
— Доболтался, старый черт, — волновалась Сонька, — говорила тебе, нельзя его оставлять.
— Не вижу в этой заметке ничего для нас опасного, — зевнула я.
— Ох, Гретка, газеты не только мы читаем. А что, если эта заметка на глаза им попадется?
— Кому им?
— Тем, кто его закопал. А?
Я задумалась, потом пожала плечами:
— Да… Не будут же они раскапывать, это глупо… или будут?
Мы посмотрели друг на друга и зашагали к остановке.
— Гретка, надо на дачу ехать. Посмотреть, что произойдет.
— Ничего не произойдет.
— Хорошо, если так.
— Слушай, давай забудем все это, а?
— Ага. Забудем. Забудешь тут… Едем, на автобус как раз успеем.
На автобус мы успели и вскоре пили чай у Максимыча, он заметку прочитал и остался доволен, чего нельзя было сказать о нас.
Чай мы пили минут двадцать, после чего в голове Соньки родилась очередная идея.
Ничего не объясняя, она потащила меня в лес, прихватив провизии и полевой бинокль. Шла она очень уверенно и вывела меня на поляну. Я огляделась и за деревьями увидела кладбище, совсем рядом. И развилку дороги, которая с этой стороны хорошо просматривалась.
— Устраивайся, — предложила Сонька.
— Навсегда?
— Как получится.
Я легла на землю, закинула руки за голову и уставилась в небо. Сонька изображала дозорного. Одно радовало: погода стояла летняя. Я извлекла из кармана журнал, но читать желания не было, и я стала приставать к Соньке.
— Вот, к примеру, с чего ты решила, что они приедут сейчас? Может, они уже были, или явятся ночью, или никогда не явятся.