– Так Федор ему все-таки помогал?
– По крайней мере не мешал. Но Шкиперу отец и не очень-то нужен был. Вы бы знали, какая у него была голова! – с внезапной гордостью произнесла Александра. – Получи он в свое время высшее образование – не бандитом был бы, а президентом! Так мой Степаныч говорил, ему Пашка нравился.
– Вы не преувеличиваете, Александра Николаевна? – почему-то Бурова уязвила ее гордость.
– Ничуть, – холодно сказала она. – Дед Пашке книги давал, он читал все подряд, без разбору, думал хоть так дело поправить… Мозги у него были аналитические, он мою «Геометрию» за восьмой класс, как роман, читал! Понимал, конечно, что этого мало… Но не в вечернюю школу же было идти – при его-то тогдашних делах!
– Вы его жалеете! – не вытерпел Буров, которого все больше и больше раздражала эта нежность в голосе женщины. – Простите, Александра Николаевна, но вы же не могли не знать, что это был за человек и какие…
– Понимаю, что вы имеете в виду, – прервала его Александра. – Но поймите и вы. В его обстоятельствах Шкипер никем другим стать не мог.
– Ну, вот этого не надо! – взорвался Буров. – Выбор у любого человека есть всегда! Особенно, если человек умный и понимает, что выбирать-то надо! Никто его насильно не тянул в этот, как вы говорите, «бизнес», под пистолетом не гнал! Захотел – стал бы…
– Алкашом! – вспылила и Александра, резко повернувшись к Бурову. – Как все его прежние уличные дружки! Безотцовщина дворовая! Все до одного или спились, или сидят! Причем сидят не по солидным статьям, а за пьяные драки и грабежи ларьков! Шкипер сделал все, что мог, чтобы под забором не сдохнуть, – как его мамаша, кстати! Выбор! Какой выбор, что вы говорите! Какой может быть у людей выбор, если один ребенок рождается в нормальной семье, с папой-мамой-бабушкой-дедушкой, с ним все носятся, учат, проверяют тетради, ходят на родительские собрания, помогают в институт поступить, а другой… Другие… Только родился, а уже никому не нужен. Я Пашку не оправдываю, поймите, я… я знаю, что он убивал людей! Но… Не было у него вариантов.
– А как же вы сами-то, Александра Николаевна?! – окончательно перестал «фильтровать базар» Буров. – У вас же, кажется, тоже родителей не было? Тем не менее на панели вы не оказались!
– Откуда вы знаете? – насмешливо спросила Погрязова, и Буров, смешавшись, умолк. Придя в себя, пробормотал:
– Простите, пожалуйста…
– Ничего, – ледяным тоном сказала она. – А на панели, как вы выразились, я действительно не оказалась. Потому что у меня был Степаныч… и цыгане. И Шкипер, кстати.
– Скажите… – Буров смущенно откашлялся, отхлебнул остывшего чаю. – А ваш дед знал о ваших отношениях со Шкипером?
– Каких отношениях? – возмущенно всплеснула руками Александра. – Я тогда была ребенком, не было никаких отношений! Да Степаныч бы Шкипера убил! Он бы мне в жизни не позволил связаться с бандитом! Да, я думаю, дед тоже ни о чем не догадывался… Пашка ведь был старше меня на двенадцать лет, он меня называл «дитём», своих женщин к нам в дом приводил. Мне было двадцать, когда дед умер, только после этого и…
– Что?
– Пашка был моим первым мужчиной, – просто сказала Александра. – Не знаю, любовь это была или что, но… никого другого я бы к себе точно не подпустила. Воспитание-то было цыганское: или муж, или никто, а замуж мне совсем не хотелось… В общем, мы с ним провели ночь… а на другой день его убили.
– Как это? – опешил Буров. И сразу вспомнил, что действительно читал об этом в Интернете. В конце девяностых годов у Шкипера крайне осложнились отношения с конкурентами, и он предпочел исчезнуть из России на несколько лет, инсценировав взрыв собственной машины и роскошные похороны.
– Вы знали о том, что это – липа?
– Что вы, нет, конечно! Рыдала на могиле до потери сознания, ребят перепугала до смерти! – Александра грустно улыбнулась. – При том, что не влюблена была в Шкипера тогда ни капли. Просто было такое чувство, что осиротела… Потеряла брата, отца, друга лучшего… Два года потом жила без него, почти привыкла, у меня даже появился любовник… Впрочем, вам это неинтересно, извините. А потом, весной, ко мне вдруг является Жиган и…
– Жиган? – не понял Буров.
– Вы его не знаете? Ваше счастье… В общем, один из Пашкиных… людей. Они ведь меня не оставляли своим покровительством, я еще, помню, не могла понять почему. Предложил проехаться в одно место, привез меня в какую-то квартиру на окраине, а там… Шкипер.
– И как же вы… реагировали?
– Как положено, – слабо улыбнулась она. – Упала в обморок. Но это все лирика… Через неделю я улетела к нему в Италию. Владимир, который час? – неожиданно спросила она.
Буров посмотрел на часы. Да-а…
– Мне уже даже неловко извиняться, Александра Николаевна.
– Ничего. Это ведь в моих интересах, правда? – Она улыбнулась ему, но как-то отстраненно, и в который раз Буров подумал: зачем ей это?
– До свиданья, Александра Николаевна.
– Подождите, – негромко сказала она. – У вас болит голова, верно? И болит очень сильно, с самого утра, потому что ночь вы не спали.
Буров усмехнулся:
– Ну… А говорите, не умеете гадать.
– Ложитесь на диван, – спокойно приказала Погрязова. – Сейчас, секунду, я вымою руки… – последние слова донеслись уже из ванной. Буров пожал плечами. Нерешительно присел на край дивана. Бабушка-еврейка с портрета поглядывала на него чуть иронически.
Александра вернулась, на ходу встряхивая руками.
– Вот наказание, да ложитесь же! – она бросила в изголовье дивана вышитую подушку, и Бурову оставалось только выполнить приказ.
– Закройте глаза. Расслабьтесь. Попробуйте ни о чем не думать, если получится. А лучше думайте о Маше. Летом вы поедете в Италию. Она будет плавать в море… да-да, будет, сама. А вам придется отгонять от нее молодых туземцев… Ваша дочь очень красива, вы это подозреваете? Вы станете дедом раньше, чем рассчитываете… Думайте о Маше, думайте о море, о песке, о солнце… Вам нужно завести любовницу, Владимир Алексеевич, вы молодой мужчина, подумайте о здоровье, вы нужны дочери…
На эту сомнительную рекомендацию Буров ничего не ответил. Потому что заснул.
Утром Буров проснулся от бьющего в лицо солнечного луча. Открыл глаза. Первое, что увидел, – портрет бабушки Ревекки, насмешливо разглядывающий его. Ходики с кукушкой показывали восемь. За стеной детский голос старательно и очень точно выводил:
– Я все еще его, безу-у-умная, люблю-ю…
Буров сел, осмотрелся. Увидел свою одежду на спинке стула, почесал встрепанные со сна волосы. Мать честная, как он вчера умудрился заснуть? И что теперь думает о нем Александра? И… и кто это там поет?
Словно отвечая на последний вопрос, в прихожей зашлепали шаги. Буров резко, чуть не опрокинув стул, схватил брюки и едва успел натянуть их, как на пороге появилась девчонка лет десяти.
– Доброе утро, идите завтракать.
– А…
– Если умыться-побриться – в ванной все есть. Давайте сами, у меня баклажаны горят. – И, сурово посмотрев на ошарашенного Бурова, удалилась на кухню.
В ванной действительно лежало чистое полотенце, новая зубная щетка и бритвенный станок. Словно под гипнозом, Буров проделал все утренние процедуры. Увидев в зеркале свою физиономию, поморщился. С грустью подумал о невозможности немедленно закурить, повесил мокрое полотенце на батарею и вышел из ванной.
На кухне девчонка заканчивала накрывать на стол. Буров увидел тарелку с огромной яичницей, дымящуюся баклажанную икру, хлеб в плетеной вазочке, кофейник, пакет молока, масло, нарезанную колбасу.
– Это все – мне одному? – пошутил он, неловко садясь за стол. Девчонка обернулась от плиты, улыбнулась, блестя зубами и продолжая при этом что-то ловко мешать в сковородке.
– Много? Не смешите… Вот я сейчас еще мясо дожарю…
– Не надо! – испугался Буров, привыкший по утрам обходиться чашкой кофе. – Я не могу…
– Через «не могу», золотой, с утра бог велел заряжаться. Слушайся бога – он поможет, – с уморительной важностью заявила девочка, шлепая на тарелку шипящие куски свинины. – Саша сказала – как следует покормить, а мое дело маленькое.
– А где… Саша?
– Понятия не имею, – отрезал ребенок. – Может, спит еще, может, ушла.
– Где спит?!
– У нас, золотой, где ж еще?
Буров почувствовал, что краснеет. Выходит, вчера, усыпив его (вот ведьма!), она ушла спать к соседям?
– А как тебя зовут?
– Мадлена.
Буров с трудом удержал улыбку.
– Спасибо, Мадлена.
– Было бы за что – сказала бы «пожалуйста». Вы кушайте, кушайте. Сейчас пирожки будут.
Буров понял, что спорить бесполезно, взял из вазочки кусок хлеба, придвинул яичницу и принялся за еду.
Он был уверен, что после такой непривычной заправки почувствует тяжесть в животе, но самочувствие, напротив, было великолепным, а голова – ясной. Допивая кофе, Буров подумал, что уже давным-давно так не спал… и не ел. Он встал и начал было складывать посуду в раковину, но из прихожей примчалась Мадлена и выхватила у него из рук тарелки: