— Посмотрите, какими красивыми кажутся в темноте эти горы руды и кокса! А вон там поднимают вагонетку наверх: она опрокидывается, и ее содержимое засыпают в отверстие печи. Поглядите, каким эффектным потоком течет раскаленная красная масса. А теперь, когда мы подошли ближе, кучи руды наполовину закрывают от нас печи. Посмотрите, как трепетно дрожит пламя над той большой домной. Нет, вы не туда пошли. Сюда, в эту сторону. Та дорожка ведет к пудлинговым печам; а я хочу сначала показать вам канал.
Хорракс снова подошел к Рауту и взял его под руку. Они двинулись и пошли рядом. Раут рассеянно отвечал на вопросы Хорракса. Он никак не мог дать себе отчет в том, что такое, в сущности, произошло там, на рельсах. На самом деле Хорракс хотел, чтобы он попал под поезд, или это была его фантазия? Неужели он чуть было не сделался жертвой обманутого мужа? А что, если этот угрюмый, злобный зверь на самом деле что-нибудь подозревает? Раут не на шутку испугался было за свою жизнь; но он тотчас же убедил себя в том, что ошибся, и неприятное чувство быстро прошло. А может быть, Хорракс ничего и не заметил? Как бы то ни было, но он вовремя стащил его с рельс. Странное поведение Хорракса могло объясниться той беспричинной ревностью, которую он не раз уже проявлял.
Хорракс что-то рассказывал про пепел и про канал…
— Не правда ли? — спросил он.
— Что такое? — ответил Раут. — Ах, да! Освещенный луной туман? Очень красиво!
— Наш канал, — сказал Хорракс, вдруг останавливаясь, — наш канал необычайно эффектен при двойном освещении луны и огня. Неужели вы ни разу не видели его? Возмутительно! Впрочем, конечно, вы ведь все вечера проводите в Нью-Кэстле — кутите, ухаживаете. А я вам говорю, что вы редко где увидите такую красочную картину… Впрочем, вы сами сейчас в этом убедитесь. Кипящая вода…
Они наконец вышли из лабиринта, образованного горами угля и руды. Шум прокатных цехов, близкий и громкий, сразу оглушил их. Мимо них прошли три темных силуэта рабочих. Узнав Хорракса, рабочие поздоровались; в темноте нельзя было разглядеть их лиц. На Раута напало страстное желание заговорить с этими людьми; но не успел он и рта открыть, как они уже исчезли в темноте. Хорракс указал на канал, к которому они уже успели подойти вплотную; раскаленные домны отражались в нем, отчего вода казалась кроваво-красной; это производило жуткое, фантастическое впечатление. Ярдах в пятидесяти от того места, где стояли Хорракс и Раут, в канал вливалась через трубу вода из охладительной системы; горячий поток бурлил и кипел, и с поверхности канала поднимались небольшие белые облачка пара. Словно непрерывный ряд призраков, эти облачка поднимались с поверхности черной, отливавшей красным воды; они летели по направлению к стоявшим на берегу людям, окутывая их бело-серым туманом; от быстрого мелькания облачков пара над водой кружилась голова. Во мгле виднелись очертания высившейся вблизи самой большой доменной печи. В ушах шумело от грохота. Раут был осторожен: он не подходил близко к воде и внимательно следил за Хорраксом.
— Здесь туман кажется красным, — сказал Хорракс, — он красен, как кровь, и горяч, как страсть; но вон там, где его освещает луна, мгла уже становится бледной и прозрачной, как сама смерть.
Раут лишь на мгновение повернул голову: он опять принялся следить за Хорраксом.
— Пойдемте теперь дальше, к прокатным цехам, — сказал Хорракс. На этот раз он уже не так крепко вцепился в Раута, и тот немного успокоился. Но все-таки на что намекал Хорракс, когда уверял, будто туман «красен, как страсть, и бледен, как смерть»? Может быть, это было просто совпадение?
Посетители прошли дальше и некоторое время постояли около пудлинговщиков; затем они осмотрели прокатные цехи, где среди оглушительного шума невозмутимо стучал паровой молот, словно стараясь выжать все соки из железа. Почерневшие, полуобнаженные титаны клали под колеса железные полосы, которые там перерабатывались, словно мягкий воск.
— Пойдемте дальше! — прокричал в ухо Рауту Хорракс.
Они вышли и направились к самой печи. Там сквозь маленькое застекленное отверстие можно было наблюдать огонь, горевший в глубине домны. Яркий блеск его мог совершенно ослепить человека. Посетители поднялись на лифте, на котором поднимали вагонетки с рудой, топливом и известью; в глазах у них все еще мелькали яркие зеленые и синие пятна.
Очутившись наверху, на узком мостике, окружавшем отверстие печи, Раут опять почувствовал прежний страх. Хорошо ли он сделал, что пришел сюда? А что, если Хорракс знал?.. Знал все? Его невольно охватила сильная дрожь. Тут под ним была пропасть в семьдесят футов глубины. Место очень опасное. Чтобы подойти к перилам, пришлось сдвинуть с места вагонетку с топливом; серные пары, поднимавшиеся из печи, наполняли воздух едким запахом, от которого кружилась голова и все кругом, казалось, плясало. Луна выплывала из-за облаков, освещая окруженные деревьями дома Нью-Кэстля. Внизу кипящим потоком протекал канал; поток мчался по направлению к мосту, очертания которого смутно виднелись вдали, и наконец исчезал из вида, затерявшись среди окутанной туманом равнины Бэрслема.
— Вот конус, про который я вам говорил, — громко прокричал Хорракс, — а там, под ним, отверстие печи в шестьдесят футов глубины, сплошь наполненное пламенем и расплавленным железом; на поверхность этой расплавленной массы поднимаются пузырьки воздуха, поступающего из мехов, словно пузырьки газа в стакане содовой воды.
Раут крепко вцепился в перила и нагнулся, чтобы посмотреть на конус. Жара стояла невыносимая. От кипящего железа и от мехов в воздухе стоял оглушительный шум, под аккомпанемент которого Хорракс давал свои объяснения. «Все равно, — подумал Раут, — теперь уже надо выдержать испытание до конца. Может быть, все-таки…»
— Там, внутри, — заорал Хорракс, — температура доходит до тысячи градусов. Если бы вы, например, упали туда… вы сразу вспыхнули бы, как щепотка пороха, брошенная на пламя свечи. Протяните руку вперед — чувствуете горячее дыхание печи? Я видел, как здесь на вагонетках закипала дождевая вода. А сам конус! Там пирога не спечешь — моментально сгорит. Температура наружных стенок его доходит до трехсот градусов.
— До трехсот градусов! — повторил Раут.
— Триста по Цельсию, заметьте! — сказал Хорракс. — У вас вмиг закипела бы кровь в жилах.
— Что? — спросил Раут и повернулся к нему.
— У вас вмиг закипела бы… Нет, не уйдешь!
— Пустите меня! — закричал Раут. — Пустите мою руку!
Он схватился за перила сначала одной рукой, потом обеими. Мгновение противники стояли на мостике, раскачиваясь из стороны в сторону. Вдруг Хорракс сильно рванул и оторвал Раута от перил. Несчастный хотел было схватиться за своего врага, но это ему не удалось. Он почувствовал, что летит в пропасть. В воздухе он перевернулся и боком упал на конус; щека, рука и нога его одновременно коснулись раскаленной поверхности.
Он схватился за цепь, на которой был подвешен конус; от этого и цепь, и конус слегка опустились; края конуса охватил огонь; язык пламени, вырвавшись из хаоса внутри печи, лизнул колени несчастного; он почувствовал запах горящего мяса собственных рук; он встал на ноги, тщетно стараясь взобраться вверх по цепи, но что-то ударило его по голове. И вдруг перед ним замелькали стены отверстия печи, черные от копоти и блестящие от лунного света.
Подняв голову, он увидел, что Хорракс стоит наверху, около вагонетки с топливом. Фигура врага ясно и четко вырисовывалась при свете луны. Обманутый муж яростно жестикулировал и громко кричал:
— Гори, подлец! Гори, Дон-Жуан! Ах, у тебя кровь кипела от страсти? Так пусть она еще сильнее закипит! Гори, собака, гори!
Он вдруг схватил горсть угля с вагонетки и стал швырять кусок за куском в Раута.
— Хорракс! — крикнул Раут. — Хорракс! — Он с криком хватался за звенья цепи, стараясь подняться выше, уйти от раскаленного конуса. Все куски угля, которые швырял Хорракс, попадали в цель. Одежда Раута вся обуглилась и тлела. Вдруг конус опустился вниз, из отверстия печи вырвались клубы раскаленного удушливого газа и окружили несчастного горячим кольцом пламени. Тело страдальца потеряло человеческий облик. Когда вспышка прошла, Хорракс увидел почерневшую обугленную фигуру. Голова Раута была залита кровью, но он все еще судорожно хватался за цепь, извиваясь от боли, словно огромный червяк, какое-то утерявшее человеческий образ чудовище, издававшее дикие вопли и рыдания.
При виде этого ужасного существа вся злоба обманутого мужа мгновенно прошла. От ужаса он чуть было не потерял сознание. До него донесся удушливый запах горящего человеческого мяса; он вдруг словно очнулся.
— О, что я сделал!
Он знал, что это существо, там, внизу, уже все равно погибло безвозвратно, знал, что кровь несчастного уже кипит в жилах, но все-таки червяк еще копошился и страдал. Хорракс вдруг ясно себе представил, какие муки испытывает его враг, и это сознание победило все прочие ощущения. Секунду он стоял в нерешительности; затем он быстро повернулся назад, схватил вагонетку и опрокинул содержимое ее на то, что некогда было человеком. Уголь с глухим звуком ударился о конус и посыпался в печь. Крики несчастного мгновенно прекратились. Из отверстия вырвалось облако пламени, дыма и угольной пыли. Но оно быстро рассеялось, и Хорракс опять увидел конус.