– Не буду вам мешать, – словно подтверждая Глашино впечатление, сказал он.
И вышел из зала.
Глаша побродила еще немного, уже в полном одиночестве. Картины, собранные здесь, принадлежали разным художникам, были и работы Пикассо, и не только ученические. Но того ощущения пленительности, невозможности уйти, в котором и заключалось для нее главное удовольствие от прогулок по музеям, здесь все же не возникало. Поэтому Глаша уже через полчаса вышла на улицу.
Ее недавний собеседник сидел на лавочке под апельсиновым деревом. Увидев Глашу, он поднялся и спросил:
– Ну как, понравилось?
– Приятно, что в таком маленьком городке выставлена такая обширная коллекция, – уклончиво ответила Глаша.
– Это даже не городок, а деревня, – улыбнулся он. – Просто господин Палау – а ему уже под девяносто – живет именно здесь, и коллекция его, соответственно, здесь и выставлена. Он близкий друг Пикассо, тот ему немало своих картин в свое время подарил и даже атрибуцию доверил.
– Вы здесь работаете? – поинтересовалась Глаша.
– Нет. Просто у меня самого коллекция, потому и чужими интересуюсь.
– То есть вы здесь живете? – уточнила она.
– Живу в Москве.
В разговоре подтверждалось впечатление, которое составилось о нем с первого взгляда: спокойная доброжелательность была, по-видимому, главной его чертой. Кроме того, обращало на себя внимание его лицо: все его черты были крупны, даже прорезающие загар светлые лучики морщин, которые расходились от глаз.
– Виталий Аркадьевич, – представился он.
– Глафира Сергеевна, – пришлось представиться и Глаше.
Она уже давно привыкла к тому, что ее называют по имени-отчеству. Псков, а тем более Пушкинские Горы – это ведь не Москва, звать женщину до старости Катей или Лизой не принято.
Точно так же Глаша привыкла и к тому, что давно уже никто не связывает ее имя с каверинским романом. Теперь другие времена, и другие книги им соответствуют. Если книги вообще хоть сколько-нибудь соответствуют нынешним временам.
– Если вы не очень спешите, – предложил Виталий Аркадьевич, – я показал бы вам парк, да и деревню тоже. – И объяснил: – Я здесь не в первый раз.
Все-таки он не прочь был ее сопроводить. И хотя Глаше нисколько этого не хотелось, отказаться она постеснялась. Для того чтобы отказаться, надо было или обидеть его, сказав, что она не нуждается в его обществе, или соврать, сказав, что она спешит. Ни обижать людей, ни врать Глаша не привыкла.
– Конечно, я не спешу, – сказала она. – В Испании вообще никто не спешит, по-моему.
– В Каталонии тем более, – кивнул он. – Мы с вами в Каталонии, вы знаете? У них тут собственная гордость, и они очень возмущаются, когда их называют испанцами.
– Что ж, не буду, – улыбнулась Глаша. – И спасибо, с удовольствием посмотрю эту милую деревню вместе с вами.
Глава 7
– Коллекция досталась мне от отца. – Виталий Аркадьевич придвинул поближе мисочку с теплой водой, в которой плавали лимонные дольки. – А ему – от деда и прадеда. Сам я вряд ли сумел бы ее собрать.
Он ополоснул в лимонной воде пальцы и промокнул их салфеткой.
– Почему? – спросила Глаша.
Он улыбнулся и объяснил:
– Потому что она слишком хороша. У меня на такую просто не хватило бы времени. Я еще недостаточно стар.
Он сказал об этом без тени кокетства, присущего многим мужинам его возраста в беседах с женщинами возрастом помоложе. «Ах, я уже старик – ну опровергните же, что же вы молчите? Ах, я еще вполне себе молод – ведь правда, ну скажите же!» Глаша терпеть не могла подобного жеманства, и ей понравилось, что Виталию Аркадьевичу оно не свойственно.
– У вас коллекция картин? – поинтересовалась она.
– Картины тоже есть. Но в основном все же другой антиквариат. Знаете, в последнее время я стараюсь не говорить о том, что его собираю.
– Конечно, говорить об этом слишком широко не стоит, – кивнула Глаша. – Не стоит дразнить гусей. То есть воров.
– Нет, не поэтому. А потому, что многие считают, что антиквариат – это мнимая ценность и интересуются им будто бы только те, у кого нет в жизни ценностей подлинных.
– Я так не считаю, – пожала плечами Глаша. – То есть я не думаю, конечно, что столик карельской березы – это абсолютная ценность. И Мандельштам, когда написал про ценностей незыблемую скалу, явно имел в виду не антиквариат. Но, знаете… – Она помедлила, чтобы точнее выразить свою мысль. – Знаете, Виталий Аркадьевич, я думаю, собирать антикварные вещи – занятие для очень зрелых людей. Если человек уверен, что его система ценностей достаточно тверда и что он не перепутает Божий дар с яичницей, – почему бы ему не коллекционировать старинную мебель? Это будоражит воображение, и потом, это просто красиво.
Виталий Аркадьевич слушал с той же доброжелательностью, с которой делал все, что делал – даже, кажется, ополаскивал пальцы после омара.
– Вы мне льстите, – сказал он наконец.
– Я просто высказываю свое мнение.
– Значит, ваше мнение мне льстит. Но как бы там ни было, я коллекционирую антиквариат с удовольствием. А вот и кофе.
Официант убрал тарелки – Глаша ограничилась супом, потому что ей не хотелось разделывать омара щипцами, с которыми она не умела обращаться, – и поставил перед ними кофе. Виталий Аркадьевич поднес свою чашечку к губам так, словно та была антикварной. Еще когда он ел омара, Глаша успела отметить аристократическое изящество его движений. На его руки, на длинные тонкие пальцы приятно было смотреть.
«Кто он по профессии, интересно? – подумала она. – Может быть, хирург. По рукам похоже».
– Вы уже были в Барселоне? – спросил он.
– Еще нет. Я здесь всего два дня. Еще не утолила свою жажду покоя, – улыбнулась Глаша. – Пока только лежу на песке и смотрю в море. Вот, впервые вдоль берега прошлась.
– Но, наверное, когда-нибудь и в Барселону захочется?
– Надеюсь.
– Если вы не против, я буду рад составить вам компанию. Барселону знаю неплохо и с удовольствием покажу ее вам. Не бойтесь, я не фанатичный гид. – Он тоже улыбнулся. – Позавтракаем на рынке Бокерия, зайдем в Саграда Фамилия, погуляем в парке Гуэль и поедем домой.
– А почему завтракать надо на рынке? – заинтересовалась Глаша.
– О, это особый рынок! – объяснил он. – Самый старый в Барселоне, да, наверное, и во всей Каталонии. Всяческих морских гадов туда привозят ежедневно в шесть утра. И видов их там… Я однажды двести насчитал, потом сбился. Просто бесчисленные какие-то ракушки. А вокруг рынка – бесчисленные же ларечки с пластмассовыми столиками. Вот как у нас, знаете, возле киосков, где шаурму продают. Только абсолютная чистота, разумеется. И всех этих замечательных, свежайших морских гадов, выловленных не позже как два часа назад, при вас же и приготовят. Вот это, скажу я вам, зрелище и вот это вкус!
– Это вы так вкусно рассказываете, что у меня уже сейчас слюнки потекли! – засмеялась Глаша. – Хотя я только что наелась, как удав. Обязательно пойдем на Бокерию!
– Вы не пожалеете, – пообещал Виталий Аркадьевич.
Кафе, в котором они пообедали, стояло прямо у моря. Чтобы добраться до отеля, оставалось только понять, влево следует идти вдоль берега или вправо.
Ориентация на местности всегда была для Глаши чистым наказанием. Ее пространственный идиотизм принимал, по ее собственному мнению, просто-таки неприличные формы.
Особенно это чувствовалось в незнакомых городах. Если она шла по пешеходной улице и ей требовалось зайти в магазин, то каждый раз приходилось предварительно проговаривать вслух: «Выйду из магазина и пойду направо, тогда, значит, продолжу путь». Не проговорив этого, Глаша свободно могла двинуться по улице обратно и, только дойдя до самого ее конца, сообразить, что не шла вперед, а возвращалась назад.
– Это потому, что ты человек слова, – говорил Лазарь. – Во всех отношениях.
Он посмеивался, когда она произносила свое заклинание перед каждым придорожным магазином, и говорил, что она похожа на Герду, собравшуюся войти в волшебный чертог Снежной королевы. Впрочем, если она шла даже по совсем не знакомому городу с ним, то никаких заклинаний не произносила: любые чертоги и так открывались перед нею.
– Вы не возражаете, если я провожу вас до отеля? – спросил Виталий Аркадьевич.
Глаша обрадовалась – как хорошо, что не придется чувствовать себя идиоткой, расспрашивая прохожих, в какую сторону идти! – но все же уточнила:
– Это вам по пути?
– Да просто с удовольствием пройдусь вдоль моря с чудесной собеседницей, – ответил он. – А живу я здесь, в Кальдесе. Вон там, видите? – Он показал вверх, на склон горы, где белели аккуратные домики, обрамленные садовой зеленью. – Я сюда приезжаю каждый год и давно уже убедился, что снимать на лето дом гораздо удобнее, да и дешевле, чем жить в отеле.