Итак, надо было сеять добрые дела, и нельзя было медлить, ибо близилось время жатвы. Гильометта Дионис, Симона Лабардин, Жанна Шатенье, Оппортюна Жадуэн и Робен-садовник, окружив монаха, вскричали: «Аминь». Но горожане, толпившиеся сзади, напрягли свой слух и нахмурили брови, полагая, что монах возвещает вступление Карла Валуа в свой прекрасный город, который он хотел сравнять с землей, чтобы потом распахать эту землю. Так по крайней мере им показалось. Между тем святой брат продолжал свою евангельскую проповедь:
– Парижане, вы хуже язычников Рима.
Грохот бомбард, доносившийся от ворот Сен-Дени, сопровождал речь брата Жоконда и тревожил сердца жителей. В толпе кто-то крикнул: «Смерть изменникам!» В это самое время Флоримон Лекок вооружался у себя дома. Заслышав шум, он спустился вниз, не застегнув даже пряжек на туфлях. Увидев монаха на своем камне, он спросил:
– Что говорит этот святой отец?
Несколько голосов ответило:
– Он говорит, что Карл Валуа войдет в город,
– Он против парижан.
– Он хочет предать и обмануть нас, как брат Ришар, который теперь разъезжает верхом вместе с нашими врагами.
А брат Жоконд ответил:
– Нет ни арманьяков, на бургундцев, ни французов, ни англичан – есть только сыны света и сыны мрака. Вы – распутники, а женщины ваши – потаскухи.
– Это уж подлинно отступник, изменник, колдун! – вскричал Флоримон Лекок, и, вытащив меч, он вонзил его в грудь святого монаха.
Божий человек побелел, но еще успел промолвить:
– Братья, молитесь, поститесь, кайтесь, и господь простит вас…
Голос его прервался. Монах захлебнулся кровью и упал на мостовую. Два английских рыцаря, сэр Джон Стюарт и сэр Джордж Моррис, набросились на тело монаха и искололи его кинжалами, вопя во все горло:
– Да здравствует король Генрих! Да здравствует его высочество герцог Бедфорд! Бей дофина! Бей безумную деву арманьяков! К воротам! К воротам!
И они побежали к стенам, увлекая за собой мессира Флоримона и толпу парижан.
Между тем святые девушки и садовник окружили истекающее кровью тело. Симона Лабардин, распростершись на земле, целовала ноги святого брата и вытирала с них кровь своими распущенными волосами.
Но Гильометта Дионис, выпрямившись во весь рост и воздев руки к небу, произнесла голосом, чистым, как колокольный звон:
– Сестры мои Жанна, Оппортюна и Симона и брат мой Робен-садовник, пойдемте, ибо час близится. Душа этого святого отца держит меня за руку, и она поведет меня. Вот почему надо вам следовать за мной. И мы скажем тем, кто ведет жестокую войну: «Обнимитесь! И если вы хотите пустить в ход ваше оружие, возложите на себя крест и идите все вместе сражаться с сарацинами». Пойдемте, сестры мои и брат мой!
Жанна Шатенье подняла с земли древко стрелы, переломила его пополам и возложила на грудь брата Жоконда.
Затем святые девушки и с ними садовник последовали за Гильометтой Дионис, а та вела их по улицам, площадям и переулкам так, как если бы глаза ее видели свет божий. Они дошли до крепостного вала и по лестнице одной из башен, на которой не было охраны, поднялись на стену. В этом месте ее не успели прикрыть деревянным парапетом. Поэтому они шли на виду у всех, направляясь к воротам Сент-Оноре, окутанным пылью и дымом. Именно здесь воины маршала де Рэ штурмовали Париж. Их стрелы градом сыпались на стены. Они забрасывали фашинами большой ров, полный воды. И дева Жанна, стоя на двухскатной насыпи между большим и малым рвами, кричала: «Сдавайтесь королю Франции!» Испуганные англичане уже покинули стены, оставив там своих убитых и раневых.
Первой шла Гильометта Дионис, высоко подняв голову и вытянув левую руку вперед. Правою она набожно крестилась. Симона Лабардин следовала за ней. Затем шля Жанна Шатенье и Оппортюна Жадуэн; Робен-садовник замыкал шествие.