Долго шёл Иван. Трактами столбовыми, просеками лесными, колеями разбитыми, тропами нехожеными. Искал подходы к чудищу поганому глазом невиданному слухом неслыханному. Питался скромно, чай травками заваривал, спал как придётся. Сапоги стоптал, одежду до дыр сносил. Кошель незнамо где посеял, счёт дням потерял. Тыкался, мыкался по округе, блуждал кругами, напрочь отчаялся, из сил выбился. Хотел плюнуть на всё и домой оглобли поворотить. Гори оно синим пламенем, богатырство это приневоленное. Соскучился Иван по баньке субботней, по лубкам раскрашенным, по сушкам с бубликами, по чурбанам стоеросовым бессловесным исполнительным, по бирже лесной и учетчику дядьке Трофиму Ларивоновичу и по многому чему иному, а больше всего по коням вороным и бричке расписной. В последнюю очередь вспомнил Иван об экипаже, в град-столице оставленном, а надо бы в первую побеспокоиться. Ежели повернётся он нынче домой, контракту царского не выполнив, не видать ему боле ни брички той, ни тех коней вороных. Жалко стало Ивану имущества движимого. - Умру, но чудище поганое достану! Зубы сцепил и зашагал с новой силой куда глаза глядят. Плутал он таким образом, плутал, да и забрёл в чащу глухую. Глядь, вокруг места дикие, кущи непроходимые и посередь ентих кущ след от колёс тележных. В самую дальнюю глушь тянется. - Туда мне и надобно, - сообразил Иван. - Добрым людям в сих дебрях отменных прятаться незачем.
Довёл след тележный Ивана до пещеры. У входа факелы горят, по бокам горки огромные навалены. Слева — кости да черепа обглоданные, справа — снаряжение воинское. Между горками кресло поставлено, в кресле удалой купец давешний развалился, на Ивана хитро глядит и ухмыляется. - Здраствуй, мужик Иван, - говорит купец, - давненько не виделись. - Век бы с тобой не встречаться, - отвечает купцу Иван. - Заставил ты меня за собой побегать. Всё пятки в кровь истёр. - А много ли у тебя пяток, мужик Иван? - смеётся купец. - Сколь бы ни было — все мои, - хмурится Иван. - Дурная голова ногам покою не даёт, - говорит купец. - Зачем пожаловал, мужик Иван? - А сам-то не допетрил? - спрашивает Иван. - Отчего же, - говорит купец, - дотумкал. Биться ты со мной вознамерился, Иван. Только какой из мужика ратоборец? Здеся поболе тебя витязи лежат, не чета тебе простолюдину. - Какой ни какой, а герой, - говорит Иван, тряпицу чистую на пилу намотанную разворачивая. - Ох, испугал, - насмехается купец, с кресла вставая. - Лады, уговорил ты меня, мужик Иван. Желание гостя — хозяину закон. Хочешь битву, будет тебе битва. Желание твоё, условия мои. Айда за мной, Иван.
Спустились они в пещеру. Купец длиннополый сюртук скинул, рукава у косоворотки закатал. Иван, наоборот, не торопится, преж драки обстановку разглядеть силится. Пещера обширная, своды высокие, стены вкруг факелами обвешаны, в центре пещеры очаг, у очага девчонка затюканная торчит, лицо в саже, сарафан измызганный, дровишки в очаг подбрасывает и в котле черпаком помешивает. - Ты на служанку мою пришёл пялиться или бранью тешится? - спрашивает Ивана купец. - Почто столбом торчишь посередь залы? Нападай, мужик Иван! Иван пилу наперевес ухватил, изготовился. - О-х-хо-хо-хо! - загоготал купец, - различного оружия у меня собрано, а похожего в комплекте до сих пор не было! И не стало вдруг купца. Вместо него чудище поганое глазом невиданное слухом не слыханное образовалось. Ивану черт знает что блазнится. Дым не дым, туча не туча. Течёт, клубится, клыками щёлкает, когтями скребётся, Ивана в угол загоняет. Иван пилой отмахивается. - Что мужик Иван? - грохочет чудище поганое, - не ожидал?! Приспел твой смертный час! - Стой, чудище поганое! - крикнул Иван. - К чему ещё? - удивилось чудище. - Твоя взяла, - говорит Иван, отцепляя с пояса хитрую баклажку - победило ты меня, чучело мерзкое. - Но-но-но, не обзывайся! - отвечает чудище поганое. - Обманом победу вырвало, - продолжает Иван, - однако я зла не держу. Мне как к смерти приговорённому положено одно желание. - Желание твоё я исполнил, - усмехнулось чудище поганое, - стало быть, задолженностей перед тобой не имею. - Погодь, погодь, - зачастил Иван, - то не желание моё было, а формальный вызов на поединок. - Ишь, как заговорил, - изумилось чудище поганое. - Когда приспичит и не такое выскажешь, - сознался Иван. - Оттягиваешь, значит неприятный момент, - подытожило чудище поганое, - цепляешься за призрачную надежду. А не стыдно? - Стыд — не сопля, на вороту не повиснет. - Излагай, - разрешило чудище поганое. - Сегодня я добрый. - Уважь мою предсмертную просьбу, - сказал Иван. - Выпьем напоследок пивца моего крепкого домашнего. - Это всё? - вопросило чудище поганое. - Всё, - сказал Иван. - Наливай! - повелело чудище и назад в купца обернулось для удобства пития алкогольного. Ивана дважды просить не надо. Вытащил из карманОв стаканы латунные походные складные, пиво разлил, купцу стакан в руку сунул, сказал: «Не чокаясь» и единым духом тот стакан осушил. Купец за Иваном стакан тяпнул. Губы обтер: - Ядрёное у тебя пиво, мужик Иван. - Об чём и речь, - говорит Иван, - экологически чистый продукт, результат низового брожения. Вода ключевая хмель солод сахар дрожжи корочки хлеба ржаного поджаренные соль изюм. И сызнова пиво по стаканам разливает: - Между первой и второй промежуток небольшой.
Когда счет на третий стакан пошёл, захмелел Иван. А с купцом вообще нехорошо сделалось. Упал купец сначала на четвереньки, а потом в камень напольный щекой ткнулся, захрапел и слюну пустил. «Что русскому здорово, то немцу смерть». Иван купцу дулю под нос сунул и за пилу взялся. Приладил инстрУмент к купцовой шее — хрясть — завязла пила. Рванул Иван её со всей дури, на миллиметр не сдвинул. Прочно засели зубья в кости. Тут замарашка голос подаёт: - Хочешь, Ваня, подмогну? - От помощи своевременной не откажусь. Девчонка к нему бросилась, за ручку противоположную ухватилась. - Тащщы на себя, - руководит Иван. Девчонка в ответ кивает и пилу к себе тянет…
Ослободил Иван всех девиц, чудищем поганым глазом невиданным слухом неслыханным похищенных, по домам развёз, передал с рук на руки близким родственникам, которые нашлись. Одна замарашка осталась. - Куды тебя, убогую, доставить? - спрашивает Иван у девчонки. - В палаты царские, - отвечает бойко девчонка. А Ивану что? Ивану без разницы. В палаты, так в палаты. Устал Иван геройствовать. Утомительное это занятие для обыкновенного трудящегося.
Сопроводил он, значит, замарашку до парадного входа, кулаком в дверь стукнул, чуть створки с косяком не высадил. Распахнулись двери, на пороге царь со свитой объявился. Замарашка царю на шею кинулась и зачастила счастливо: «батюшка, батюшка!!» Ивана холодный пот прошиб: «Обманул таки меня, старый хрыч! Подставил не за понюх табака! Чужие уголья из печи голыми руками выгребать заставил!» Царь дочку спасённую мамкам да нянькам сдал, обнял Ивана по-отечески, облобызал троекратно, золотым цехином от щедрот царских наградил и… восвояси отослал… под надёжным караулом.
Ненадолго, правда. На неделю. Спустя седмицу дён тем же макаром Ивана назад во дворец доставили. Помыли, побрили, одели богато, Марью-царевну за него выдали и полцарства в собственность отписали. Царь к грамоте дарственной собственноручно большую царскую печать приложил. Стал Иван полуцарственником, а чего дальше делать — не представляет. Как со своей половиной управляться? Удружила Марья-царевна капризом минутным, ничего не скажешь. Ведь что раньше имел в жизни Иван? С полатей на лесосеку, с лесосеки — на полати. Откуда опыту административному набраться? И спросить не у кого. Родители, на беду, в кои-то веки укатили в отпуск по льготной путёвке, отдыхать-загорать на островах. Царь-батюшка, тесть дражайший, Порфирия Дормидонтовича к Ивану не отпустил и инструкциев никаких не оставил. Закручинился Иван… Но это уже совсем другая история.